01.12.2012
Женщина любит с закрытыми глазами. В этой рефлекторной реакции на наслаждение — бездонная глубь Кому не знаком расхожий фольклорный сюжет, злая колдунья превращает прекрасного принца в монстра. Чары рассеются лишь тогда, когда полюбит его в этом непотребном виде красная девица. И (какое постоянное везенье) везде и всегда, у всех народов отыскивалась своя Настенька. Сначала по нужде, а потом тронутая душевными красотами неказистого жениха, по доброй воле соглашается она стать его спутницей. Более того, обнаружив хладное тело, пленница долго не пускается с облегчением восвояси, а коленопреклоненная тормошит, поливает горючими слезами своего квазимодо: “Ты проснись-пробудись, мой желанный друг”. Это не риторическая фигура заплачки. Именно желанный.

С нашими рыцарями такой номер не проходит Эверест их жертвенности — лобызание мертвой невесты и то при условии хорошей сохранности трупа. А лягушачью шкуру они непременно сожгут. Потому как очень хочется. Не завтра и навсегда, а сегодня и немедленно — и гори все синим пламенем.

А мы — такие. Нас медом не корми, дай только очеловечить чудовище. Калеки, карлики, тарзаны, маньяки всех сортов — какие степные просторы, какое поле деятельности!
Взамен не возьмем ни полушки, ни полушалка. Тебя не соблазнить ни платьями, ни снедью, справедливо посетовал поэт. А на блесну восхищения ловимся моментально. Промелькнет угрюмый восторг в тусклых зрачках удава — и женщина зачастит в террариум. Разбередят ее сердце ночные серенады, и она рухнет с балкона в объятия певца, заранее простив ему и рубильник Сирано, и оскал Гуимплена. А чаще даже не заметив ни того, ни другого.

В начале века в поездах промышляла особая категория дорожных аферистов. С усиками и в цилиндрах. Подсаживался такой валет к одинокой пассажирке и затевал знакомство, опутывая жертву клейкими нитями комплиментов, молниеносными признаниями, окатывал северянинской ажурной пеной, окуривал наркотическим фимиамом. От станции до станции успевал справиться с испугом, корсажными шнурками приличий, “сударь, что вы себе позволяете”. И наши не избалованные дифирамбами прабабушки размякали, таяли, как мартовские сосульки, теряли бдительность. а вместе с ней свои дорожные саквояжи и ридикюли. Видимо, промысел был настолько прибыльным, несложным и безопасным, что скоро обет авил по своему чмаху карточный железнодорожный бизнес по выкачиванию денег у раззявистых маменькиных сынков. В некоторых поездах даже вешали специальные предупредительные таблички. Совершенно напрасные. Цилиндр и усики заслоняли все.

Думаю, обобранные дамы горевали вовсе не об утрате кошельков и при очередной встрече с жуликом не полицмейстера бы позвали, а закатили сочную сцену.
Нам совершенно безразлично, откуда идет тепло: от старинного камина, буржуйки, костра на снегу или спичек балабановской фабрики. Только бы шло, только бы грело. Потому отсутствие у партнера рук, ног, мозгов, члена, любого органа, кроме сердца,— досадная, но извинительная оплошность природы.

К тому же последняя пытается загладить свои промахи, как-то утешить нестандартных детей: глухонемые улавливают даже вибрацию эфирных волн, слуху слепого позавидуют и кошки. А уж компенсировать стограммовую недостачу и вовсе легко. Особенно в нашем спартанском государстве, где все мы — падчерицы пола в саже и лохмотьях. Потому что мужья, способные без понукания вбить одиозный гвоздь, сделать комплимент, при разводе поцеловать руку, не требуя дележа табуреток и зубочисток, предел грез. Потому что с температурой под сорок мечемся между стиральной машиной и пылесосом, с кличем “сарынь на кичку!” штурмуем житейские бастионы. У нас стальные локти и тонкие, как папиросная бумага, стенки маток. От наших улыбок содрогаются закаленные дантисты. Мы политы матом и духами, от которых дохнут мухи и хлопаются в обморок комары. На нас искусственные шубы и неглиже, от которого у мужчины встают дыбом только волосы.

Но кольчуга Брунгильды вспенится кружевным пеньюаром, но из облака прачечного пара вылепится субтильная нимфа, стоит произнести простенький текст заклинания:
• Я не подпущу тебя к плите, чтобы атласную кожу не высушил ее жар, буду драить до блеска полы, чтобы ты могла босиком пропорхнуть в ванну, твои вены не набухнут от тяжелых сумок, у тебя никогда не потекут краны, не окосеет дверь, не рассохнутся стулья, не затупятся ножи, а в вазе не завянут цветы. Я буду плотником, маляром, сантехником, нянькой, горничной. Только люби меня. Как умеешь и сколько получится.

Декламатору выплатят вожделенный гонорар. И откроют беспроцентный бессрочный кредит. Даже если он ограничится двумя-тремя телодвижениями в заданном направлении. Когда сей сладкоголосый соловей — мужчина. А его сопернице нельзя оперировать фальшивыми векселями. Иначе первый же встречный укомплектованный счастливец сдует ее с драгоценного ложа, словно пивную пену.

Вот и старается, вот и несет на блюдечке с голубой каемочкой амурное ассорти, заказанное избранницей. В нем поклонение соседствует с презрением, раболепство с деспотизмом, грубая фраза обрывается в голубиное воркование, рысь прыгает на загривок, чтобы обернуться вокруг горла ласковой горжеткой. Она обращается к подруге, как женщина к любимому, она обращается с подругой, как мужчина с возлюбленной.

И все-таки,— слышу за плечом прокурорский голос въедливого читателя,— зачем нормальной женщине природный кастрат, когда вокруг племенные стада?
А зачем умнице — дурак, трезвеннице — алкоголик, моралистке — бабник? Зачем, зачем... Затем!

Журнальный снимок: голливудская звезда в обнимку со знаменитой теннисисткой. Что породило этот союз — банковский счет Мартины Навратиловой или аллергия на бицепсы экранных суперменов? А может (почему бы и нет?) элементарная женская сердечная недостаточность.

Судейский свисток судьбы вызывает монопольную любовь со скамейки запасников там и тогда, где и когда мужчина проштрафился окончательно или его присутствие чревато катастрофой. А еще когда женщина страдает хронической формой сиротства. Это не профессиональная болезнь старых дев и покинутых жен. Внешние обстоятельства могут быть самыми распрекрасными: семья, стабильность, достаток. А копни поглубже космический вакуум, беспредел одинокости. На чьей груди отыщется место и для щеки, и для души, если не на груди существа, сочетающего в себе родственность и чужеродность. Первое — чтобы понять, второе — чтобы притянуть.

Рекламная пауза :-)) : ПОТРЯСАЮЩИЕ ИСТОРИИ УСПЕХОВ и КРАСОТЫ от посетительниц сайта Красотуля.ру, - множество реальных историй и фотографий "ДО" и "ПОСЛЕ" Мотивируйтесь и вдохновляйтесь!! >>>>

Вот тепличный росток, вскормленный маменькиными нитратными баснями о мужском коварстве, запуганный обескровленными призраками абортов. Ей давно пора ночами напролет втискиваться барельефом в стены лестничных площадок, прятать под пудрой и шейным платком радужные кляксы первых уроков страсти. А она щиплет овечкой травку на клумбе под отчим окном до ранних сумерек комендантского часа. Но болотные огни блуждают в карминовых потемках тела, и на них, как на маяки, выруливает контрабандная шхуна:
• Твоя приятельница не вылезает из джинсов...
• Сейчас так модно, мама.
• ...и из твоей комнаты.
• Мы занимаемся. Английским языком. Ты что-то имеешь против?

А вот хрупкая сосенка с мужем-дятлом. Он закончил классическую гимназию подворотен и подвалов, где сопрягаются на скорую руку и без выкрутас, он так и не понял разницу между самообслуживанием и партнерским сервисом, путает окончания мужского и женского рода... Его любовь— это еженощный спуск в тесную штольню, это упорная осада крепости, которая и не думает сопротивляться. Только не надо колотить в нее бревном, а достаточно нажать неприметную кнопку в стене над воротами — и они откроются автоматически.

В итоге муж оправдывает свои левые демарши холодностью жены, которая мается от ломоты в пояснице, астении, апатии, утешая себя время от времени собственноручно.
Но по остальным параметрам муж вполне удовлетворяет: чадолюбив, домовит и т. д. Поменять его на какого-нибудь народного умельца — сомнительный бартер. Любовники — публика ненадежная, завертят, закрутят, наломаешь дров, разоришь гнездо, а как новое вить, тут-то они порх! — и ищи-свищи. Кукуй ягзицей, считая копеечную сдачу от пущенного по ветру бабьего века. А подруга — вне подозрений и вне конкурса. Ей-то потайные рычажки известны как свои пять пальцев, которые и воздадут должное всем истомленным опалой бугоркам и впадинкам. В оплату не надо делить детей, квартиру, менять фамилию, потрошить почту в поисках квитка алиментов. Лишь иногда всплеснет короткое сожаление:
• Как грустно, что ты — не он. Я бы хотела жить с тобой по-человечески, чтобы у нас было все, как у людей.
• Ну, дорогая... тогда тебе следует завести не меня, а мужчину.
• Не могу.
• Почему?
• Он потребует всего.

А вот — наседка. С личной жизнью покончено раз и навсегда. Служение детям— смысл ее существования, ее сладкий крест, которым она не поделится ни с кем, с которым она не расстанется ни за какие блага мира, кому бы их ни сулили, ей или детям. Но кровь не водица, без огня закипает. Бегать по свиданиям? Круглосуточные ясли? Ни за что. Привести мужчину в дом? Травмировать психику ребенка. А тетя есть тетя. Особенно такая — добрая, щедрая. Ну а что кладет ее мама с собой, а не стелет, как другим гостям, на раскладушке,— эта деталь до определенного момента не фиксируется. А когда он наступает, очарованной страннице указать на дверь куда проще, чем ее сводным братьям. Ее права всегда птичьи.

А вот руководительница крупного предприятия.
У нее негнущийся голос, синий костюм, а под прямой без шлиц и складок юбкой угадываются галифе. Подчиненные обоего пола замирают навытяжку на дальнем краю ковровой дорожки ее кабинета. На банкетах ей наливают коньяк, а не вино. Муж давно дезертировал, не сняв фартука и не домыв посуду. Адъютант, щелкнув каблуками, приглашает на тур вальса маркитантку (уволить обоих). Водитель приклеен к рулю. Водопроводчик пьян. Сосед по лестничной клетке — старый хрыч и хам. Никто не пожалеет. Никто не приголубит. Никто не подарит цветов. Таких, как эти...— Милочка, откуда у меня подснежники? Вот как. Спасибо, тронута... Принесите мне чашечку кофе. Пожалуйста. Две чашечки кофе...

А вот законсервированная из-за ложной непривлекательности и реальной застенчивости девственница, а вот смоковница в незатянутых порезах мужниных попреков, а вот, а вот, а вот... Жизнь не пользуется копиркой, для каждого она сочиняет свой сюжет, на который у нее авторский патент, завизированный в самых высоких инстанциях. Не будем вмешиваться, лязгая цензурными секаторами. От человечества не убудет, какими бы способами люди ни любили друг друга. Лишь бы любили.

Цитата из книги «Мужчина и методы его дрессировки»

Всего прочтено:  8746