Продолжение. Начало рассказа здесь >>>>


Продолжение. вторая часть здесь >>>>



Автостопом до алтайского яка. Глава 6.
В одном кармане пусто, в другом – ничего. («Опекун», фильм)
5 августа 2015 года.
Стою на обочине дороги уже второй час. Сверху немилосердно жарит солнце, нависнув прямо над чёрной, источающей изнуряющую жару снизу, дорогой. Бутылка воды давно выпита, и сейчас меня хватит инсульт, не иначе. Никто не останавливается. Тенистый, сосновый лес манит меня тенью. Ещё немного безуспешно голосую, а потом вместе с рюкзаком погружаюсь в эту зовущую лесную тень.
Погружаю пальцы рук в мох, на котором растут кустики черники. Он слегка влажный внутри. Хочется остаться тут навсегда, закопаться внутрь мха целиком. Без воды в такую жару недолго и кони двинуть.
Ем чернику, - она вкусная, крупная, и, главное, содержит воду. Слышу, как по дороге проносятся машины. Лежу на подушке из мха, сверху на меня смотрят верхушки сосен. Наконец, меня немного отпускает, возвращаюсь на прежнюю позицию, жду.
Мимо меня проходят два парня – оба с барабанами и маленькими рюкзачками. Они идут вдоль трассы, поднимая руку, когда слышат подъезжающую сзади машину. Когда у меня появился напарник, и я порывалась голосовать также, он сказал, что таких автостопщиков называют «тюленями». Почему тюленями? На этот вопрос у меня ответа нет. Вроде как они названы так за то, что при голосовании их правая рука совершает жесты, напоминающие размахивание ластами. И ещё «тюленями» называют неграмотных автостопщиков, мешающих стопить и слово должно звучать обидно. Если бы я не любила тюленей... Возможно, я сама – тюлень… Не читала я про это искусство. Просто поехала и всё.
В общем, парни проходят мимо меня и идут дальше. Я начинаю голосовать и тут же прямо возле меня тормозит легковая машина. Внутри оказывается разговорчивая жизнерадостная женщина, согласная подвезти. Прыгаю внутрь.
Зовут её Аня, и она едет на фестиваль Радуга.
Что? Фестиваль Радуга? Я не верю своим ушам. Так вот почему мне не удавалось поймать машину так долго! Я ждала именно эту машину!
Разные друзья в течение трёх лет звали меня на этот фестиваль.
- Это то, что тебе ТОЧНО нужно, - говорил один, полностью заинтриговав меня этим. И отказался от дальнейших объяснений.
По фотографиям с фестиваля можно было увидеть, что люди там ходят голые, что мягко говоря немного настораживает. К тому же сама символика радуги с некоторых пор используется представителями нетрадиционной ориентации, а моя ориентация является примитивной: традиционной. Кажется, это всё, что я знала на тот момент о фестивале Радуга.
Аня едет забирать оттуда свою дочь и её парня. Она говорит:
- Да я раньше вообще не замечала таких как ты! – с лёгкостью переходя на «ты» с первых минут знакомства. Мне бы так… - Не видела вас и всё! До тех пор, пока моя дочка не стала ездить автостопом!
Она явно беспокоится за дочку. Понимаю.
- Прики-и-инь! – возмущённо продолжает она. – Подвозила только что женщину, думала поболтать с ней. Так она уснула!!! И всю дорогу спала!
Понимаю, что если чего от меня сейчас и ждут, то это разговора. Копаюсь в извилистых закромах своей памяти. Цитирую информацию про Духову Гору и Опочку, но понимаю, что заезд туда - это, всё-таки, крюк. А до Невеля ещё ехать и ехать. Аня с живостью соглашается заехать и в Опочку, но в итоге мы решаем оставить этот великолепный пункт на будущее. Едем под город Невель в поисках лагеря. Невель. Фестиваль. Дочка. Точка.
Сознаюсь, что я ветеринарный врач.
- Да ну! – восклицает Аня.
- Ну да! – отвечаю ей.
Оказывается, что свою душевную организацию она тратит в том числе и на передержку собак. Причём чаще ей отдают как раз проблемных собак – или с генерализованной формой демодекоза. Или асоциальных. Оставляю свои контакты. Дальше болтаем про собак. Аня рассказывает случаи из своей жизни: как однажды от неё сбежала собака, оставленная на передержку. Ответственная Аня, оббегав весь район, в итоге обнаружила собаку возле своего дома. Но собака была без ошейника и, уточню, асоциальна. То есть полная неизвестность: как она себя поведёт. Дальше я слушаю уже, поражаясь.
Бесстрашной, но ответственной Ане удаётся захомутать собаку поясом от плаща и уговорить зайти обратно в подъезд.
Вот человек. Я бы, наверное, плюнула на этот факт. Ну, уличная собака. С улицы пришла – на улицу и ушла. Природа у неё такая. Ей там комфортнее, может. Рисковать быть укушенной? Я почёсываю застаревший шрам от среднеазиата на своей руке…
Лечение генерализованной формы демодекоза – это вообще наказание для любого владельца. Ежедневная дача препарата, мытьё с шампунями, и всё это долгое, долгое, долгое время. И посещения ветклиники раз в месяц для взятия соскобов и контроля заболевания. Делюсь своими знаниями. Хоть какой-то толк от меня есть.
По дороге Аня пытается дозвониться до дочки, но безуспешно. Дочка должна сказать, как их найти. Недоступна. Заезжаем в магазин за продуктами.
- Дочка просила купить каких-то… «ништяков»… Что бы это значило? – в раздумьях произносит Аня и сама же себе отвечает: - Должно быть, это что-то вкусное к чаю. Ну и что им купить?
Мы зависаем перед стендом с печеньками, вафлями и пряниками. Там ещё есть халва и прочие вкусности. Беру себе пряники. Ане советую печенье. Она берёт его и что-то ещё.
На кассе Аня спрашивает у кассирши:
- А не подскажете, где-то тут есть фестиваль Радуга, я за дочкой приехала, и…
Кассирша, не давая ей договорить, машет руками:
- Забирайте её оттуда немедленно!
Ошарашенная Аня и я выходим из магазина. Н-да… Похоже, местным жителям не очень-то нравится этот фестиваль. В чём же дело?
Отъезжаем, едем по дороге и через какое-то время попадаем в лес.
- Как хорошо, что ты со мной поехала, - нервным голосом говорит Аня, когда мы погружаемся в дебри Псковского леса. Где-то тут, возле озера, должна быть стоянка фестиваля. Оказаться ночью, в лесу, да ещё и одной – не каждому это понравится. Тем более: мы как раз обсуждали, что делать, если машина сломается. На трассе-то, это понятно: привлечь рукастых мужиков несчастным видом, а в лесу?
Я тоже рада, что оказалась именно в этой машине. Вот только где мы?
Должны быть слышны, наверное, барабаны, но никаких звуков жизнедеятельности людей не слышно. Мы едем и едем. Дорога кажется круговой, потому что не кончается. Никаких вывесок. Так проходит около получаса, лес постепенно погружается в вечернюю синь. Кажется, что и Олег Митяев, под которого мы едем, начинает петь более нервным голосом. Телефон дочки, по-прежнему, недоступен.
Вдруг мы замечаем на ветке дерева ленточку.
- Ленточка! Смотри, ленточка!!! – вопим чуть ли не одновременно.
Радость наша беспредельна. Мы едем, и ленточки на деревьях продолжают вести нас. Уже не так страшно. Наконец, мы видим на дереве лист бумаги, на котором что-то написано про «Уважаемых отдыхающих» и сразу вслед за этим выезжаем на берег озера. На пустынный, уточню, берег.
- Мы что, не туда приехали? – констатирует Аня упавшим голосом очевидное. И недоумённо добавляет: - Мы ж по ленточками ехали...
Меня разбирает нервный смех. Стоим. В тишине слышно пение какой-то птички.
- Что там со связью? – пытается найти выход Аня. Связи по-прежнему нет. Мы поворачиваем обратно, начиная нервно хомячить купленное. Едим и едем. Едем и едим.
- Но почему ленточки-то висят? – задаёт Аня вопрос в воздух. Я хихикаю. По бокам машины мягко хлещут ветки растущих у дороги деревьев. В одном месте сбывается худшее – машина начинает буксовать и вязнет в яме. Начинает пахнуть приключениями на причинное место.
Опуская зацензуренную речь и многочисленные попытки, увенчавшиеся успехом, скажу главное - в итоге мы доехали куда надо. Высокий въезд на место стоянки тоже был «весёлым», но Ане удался. Правда, только с третьего раза, потому что задолго до нас был распесочен до глубоких ям. Из лагеря пришли ребята, набросали в ям веток, и высота была взята.
Так мы попали на фестиваль. Дочка Ани и её мальчик Саша встретили нас уже на подходе к лагерю. Я увидела как выглядят все оттенки фиолетового, воплощённые в дреды.
О Радуге написать невозможно. Это состояние. Суть в том, что разные люди съезжаются и живут на природе. Проявляя терпимость к другим, соблюдая некоторые правила. Главные принципы – это приближенность и возвращение к природе, свобода от чего бы то ни было.
Начало движения возникло где-то в Америке, основоположниками его были хиппи.

Лагерь стоит в лесу, рядом с озером. Палатки, натянутые тенты, типи. Всюду босиком ходят люди. В основном одетые, но есть и голышом. В дредах, с барабанами, с ленточками, в штанах-афгани, длиннополых юбках. Лагерей несколько, раскиданы в пространстве. Большинство людей - спокойные и приветливые. Много символики «ОМ» и индийских «примочек» в виде мантр, аромапалочек, индийских барабанов, массажа, вечерних посиделок у костра. Дети чумазые, но никто не плачет, не капризничает. Есть и совсем маленькие. Многие, кажется, бегают сами по себе – по крайней мере, они не выглядят растерянными. Напротив, есть какая-то правильность в том, что дети исследуют пространство, а не сидят, прикованные к коляске. Все как будто в своей родной среде.
- Доброе утро! – несмотря на сгущение сумерек приветливо говорят некоторые человеки, идущие навстречу.
- Добро пожаловать домой! – а это можно услышать, приезжая.
Атмосфера мне нравится. Аня немного в шоке, потому что не собиралась спать в палатке и вообще ночевать здесь. Она вытаскивает из машины «ништяки» и домашнюю еду в пластиковых контейнерах, пытаясь рассказать, сколько страхов натерпелась по дороге. Дочка хочет халвы, но её мы не купили.
(Пишу, и самой халвы захотелось…)
Они собираются уезжать завтра утром. Раскидываю палатку, обсудив с ребятами подходящее место.
- Ну, здесь вообще-то тропа, - говорит мальчик, - но по ней никто не ходит.
Если бы я знала тогда, что кое-кто всё-таки ходит, да ещё и по ночам, то я не стала бы ставить там палатку! Но об этом позже.
Я так устала за день, что, когда все уходят на спектакль по мотивам «Золушки», валюсь в палатку и наслаждаюсь ощущением. Потом медитирую, заканчивая свою практику «Отсечение привязанностей». Осталось ещё три дня из ста восьми. Я скачала мантру на плеер, чтобы не прерывать её. У меня получится, я это уже знаю. Главное - даже не методика, а намерение. Практикую, сидя в позе полулотоса, прямо в палатке. Потом всухомятку жую мюсли, залезаю в свой распухший от свободы спальник и пытаюсь заснуть.
Заснуть не получается. Ночью ребята рядом поют такие классные песни, да ещё и под гитару, да ещё и такими хорошо поставленными голосами, что я сквозь сон замечаю сама себе:
- Хорошо поют-то как, а? Нет, ну, а?
Чуть-чуть дремлю. И через два часа опять:
- СПЛИ-И-И-ИН… Атасно поют-то ка-а-ак…

Моя палатка стоит рядом с лагерем «Кофейник бережОМ». В конце слова нарисован священный символ «Ом». Ом – это вибрация всего сущего, первопричина всего сущего, основная мантра. Тем прикольнее выглядит это название. Объясняется это тем, что ребята готовят кофе в кастрюльке:
- Мы кофейник бережём, поэтому и в кастрюльке! – улыбается, поясняя, кое-кто из них. Кофе великолепнейший. Утром меня угощают им совершенно безвозмездно. Приношу дрова.
По вечерам я тихо приползаю к ним, сажусь рядышком и наслаждаюсь песнями. Иногда подвываю неожиданно звонким чистым голосом, поддавшись общему настроению. Кажется, здесь все расслаблены, доброжелательны и спокойны.
То, что мне сейчас надо. Остаюсь с Радугой на 5 дней, попутно знакомясь с правилами и людьми.
Попасть в место, где никуда не надо спешить. Где можно купаться сколько влезет, когда хочешь и хоть голышом. Спать до упаду. Танцевать у костра под барабанный джем в темноте ночи. Стучать на джембе самой. Лежать на досках пирса и смотреть на серебряный шар Луны и лунную дорожку, дрожащую по воде. Петь. Улыбаться непринуждённо и удивляться этому. Делать массаж и получать взамен бархатные глаза и благодарности. Помогать на кухне, шинкуя капусту, отмывая котлы. Пить чай из иван-чая или каркаде. Лежать в центре огромного круга, когда все поют «Ом», взявшись за руки. Стоять в кругу самой и петь «Ом» до оглушающих, бесконечно бегущих снизу-вверх мурашек, до вибрации, до интонации, напоминающей звук тибетской чаши. Рассказывать кому-то о своих практиках, о своей жизни, о своей любви и понимать, что людям это интересно. Слушать ответные и учиться. Попасть на семинар по Алтаю, по массажу, по самогипнозу. Стоять в озере, созерцая плавающих вокруг рыбок. Как ещё рассказать о Радуге? Слова убоги.
Все эти люди напоминают мне племя, к которому я в виде животного сбежала во время регрессии.

Мы собираемся в кружок и практикуем хоровое пение. Изучаем мы песню на слова Сергея Есенина:

«Дымом половодье
Зализало ил.
Желтые поводья
Месяц уронил.
Еду на баркасе,
Тычусь в берега.
Церквами у прясел
Рыжие стога.
Заунывным карком
В тишину болот
Черная глухарка
К всенощной зовет.
Роща синим мраком
Кроет голытьбу...
Помолюсь украдкой
За твою судьбу».

Поочерёдно мы изучаем куплеты, один за другим, а затем начинаем распеваться, причём в разных тональностях. Учит нас Сергей Бегемот, улыбчивый красивый мужчина. Объясняет очень доходчиво и доброжелательно, и оказывается, что в обычной жизни он учит детей хоровому пению.
Ещё несколько дней после занятия я понимаю, что пою, и пою чисто, чётко попадая в ноты. Страх «налажать» исчезает, просыпается голос, который начинает литься откуда-то вообще изнутри, а не просто изо рта. Я удивляюсь нахождению здесь всё больше и больше. Люди все совершенно разные.

Днём знакомлюсь с Ником, он идёт показывать мне сосну, в которую когда-то ударила молния. По всей поверхности сосны, сверху донизу, идут спиралевидные трещины. Потом мы прогуливаемся до магазина, пыля по дороге. Рядом с дорогой – маленькие ёлочки с чёрными стволами, - видимо чуть тронутые снизу пожаром и заросли иван-чая, который уже начал пушиться. Не успела я в этом году освоить искусство заготовки иван-чая…
Вкуснейший стаканчик мороженого в эту жару особенно прекрасен. Ник покупает отменную горсть конфет и кефир, который мы выпиваем по дороге. Он общительный и грустный одновременно.
Мы говорим о понятии «толерантность», и как это важно принимать людей такими, какие они есть. Пытаюсь практиковать это. Без оценочное восприятие, come on.

В лагерь приезжает девочка Аня. У неё есть палатка, но без дуг и без колышков. С помощью верёвки, натянутой между деревьев, поднимаем палатку над землёй. Даю ей половину своих колышков, растягиваем палатку снизу. У неё нет рюкзака и вещей. Во даёт.

Вечером нас ждёт суп из чечевицы и картошки и салат. Ник знакомит меня с кухней. Загорелая и худая Тамара, которая хозяйничает здесь, пытается научить меня резать капусту тонко и быстро. Причём несколько кочанов. У меня не получается, хотя я стараюсь изо всех сил. Тамара серьёзна и деловита.
- Давай лучше я сама порежу, если не можешь, - в итоге говорит она.
В итоге я печально кромсаю огурцы, - их целый тазик.
На кухне может помочь каждый желающий. Внести свой вклад в Радугу, так сказать. Ник режет капусту большими кусками, но, поскольку он - авторитет, ему ничего не говорят. Ник любит и умеет готовить. Особенный талант заключается в том, чтобы грамотно рассчитать количество крупы, необходимой засыпать в котёл, если надо накормить 200 человек… Ага. Вот и я говорю.
Ужин происходит практически ночью. В центре большой поляны горит яркий костёр. Все собираемся, садимся в круг. Если у кого-то есть что сказать – он выходит в круг, берёт специальную палку «Talking stick» и говорит. Это может быть «Я завтра еду в Москву, кто со мной?», или «Завтра после обеда будет семинар, посвящённый …» или «Я уезжаю, всех вас очень люблю! Доброе утро!».
В общем кругу мы поём «Ом», взявшись за руки. Глаза закрыты. Энергия мантры бежит по кругу. Ночь наступает быстро. Темнота накрывает, словно чёрный занавес.

После ужина происходят импровизации в виде барабанных джемов. Импровизируют несколько барабанов джембе, звучащих на фоне пылающего костра, и все, кто хочет танцевать. Я выскакиваю из шлёпанцев, обматываюсь парео в качестве юбки и босиком ухожу в танец. Не только я. Мы структурируем пространство. Нечто магическое. Тени, танцующие на земле вместе с нами. Крутим восьмёрки, изгибаемся, кружимся, рисуя руками спирали. Развеваются юбки.

Меня уже не волнуют чёрные от земли пятки. Моё восприятие открыто. Я доверяю миру. Грусть, забрав с собой все распечальные печальки исчезает в огне этого костра. Это как если расслабленно падаешь спиной вперёд, а тебя подхватывают тёплые руки. Это как будто нота, звучащая в унисон. Это как будто Свобода.
Кажется, именно так ощущается Любовь. Не болезненная привязанность к конкретному человеку, с которой Её постоянно путают, а именно слияние с самой Вселенной. Я просыпаюсь. Попадаю в мир, который предсказуем и не бьёт в спину. От этого счастья хочется плакать. Здесь безопасно.

В темноте ночи, прямо над головой мелкими точечками блестят звёзды. Смотрю на них, задрав голову, пока не затекает шея. За озером из-за деревьев начинает подниматься грандиозная Луна. Она огромна настолько, что можно разглядеть серые пятна на Её поверхности. Постепенно она поднимается всё выше, уменьшаясь в размерах и в итоге обнаруживает светлую серебристую дорожку, танцующую на воде. На этом фоне, прямо на маленьком пирсе, едва освещённом Луной, ребята поют под гитару и укулеле, мастерски импровизируя.
Их импровизация настолько виртуозна, что я нарушаю одно из правил Радуги: вытаскиваю фотоаппарат и снимаю видео, чувствуя себя преступником. Если спросить разрешения, как это положено, то есть риск нарушить эту атмосферу. К тому же я не снимаю лица – их в темноте не видно, слышно только голоса. На фоне черноты и Луны. Не имею ни малейшего понятия, кто как выглядит. В итоге меня «палят», и я кричу, прося о пощаде:
- Я всё отдам! Честно! Вот моя визитка!

Автостопом до алтайского яка. Глава 7.
«Всё шутите. – Давно бросил. Врачи запрещают». («Тот самый Мюнхгаузен», фильм)
Диалог двух ребят.
- Ты чего глаз трёшь?
- Соринка попала.
- Тебе нужно поплакать. Стремительно влюбись в ту, что тебя отвергнет!
- О-о-о! Это я практикую!!!
Сижу на берегу озера, в тени сосен. Вокруг – отдыхает моё племя. Конечно, это метафора, и всё гораздо прозаичнее, но мне сейчас хочется думать именно так.
Моё утро началось с Сурья Намаскар. Этот комплекс асан по-другому называется «Приветствие Солнцу» или ещё: йога для ленивых. Выползла из палатки с ковриком, расчистила от сосновых шишек место на берегу и занималась. Солнце сейчас высоко, пахнет нагретыми сосновой хвоей и шишками, в изобилии лежащими на земле. Иду в воду.
О, Боже, какой кайф! Тёплая вода на поверхности озера гладит кожу шёлковыми струями, когда я плыву. Отплываю подальше и ложусь на спину, погрузив голову под воду вместе с ушами и расслабившись. Никак не могла освоить плавание на спине, пока не поняла, что надо расслабить шею настолько. Лежу. Вода качает меня вверх-вниз и верхушки сосен на берегу кверху ногами качаются вместе со мной. Солнце греет моё лицо.
Время останавливается. Я делаю вдох и выдох, и это выталкивает, а затем погружает меня в воду. Так я качаюсь на воде, уплывая в бесконечность. Я решаю остаться здесь ещё на один день. Слишком божественно здесь, чтобы уехать завтра…

На берегу, сильно наклонившись к воде, растёт большая сосна. Посередине её привязана стропа, на конце которой закреплена палка. Мальчишки поочерёдно карабкаются на сосну, подтягивают это приспособление к себе, берутся руками за палку и прыгают в воду. Почти что «тарзанка». С громким плеском плюхаются, затем забираются снова. Я смотрю на это в ужасе. Мне страшно за них.
Потом мальчишки убегают, я остаюсь наедине с сосной. Та-а-ак… Что тут у нас…
Я решаю только залезть на неё и посмотреть сверху, как это выглядит. Карабкаюсь по стволу, цепляясь руками за сучья и неловко шагая ногами по шероховатой, нагретой солнцем сосновой коре. Кора тёплая. Подбираюсь на место, откуда все прыгают, подобрав к себе стропу с палкой. Сижу на карачках, держась за палку одной рукой.
Это очень высоко. Вернее, нет. Это не высоко, но очень страшно. Вся сила моего волнения бьётся где-то под ключицей. Я смотрю вниз, на блестящую гладкую поверхность озера, которая тянет к себе магнитом. Спрыгнуть?
Внутри происходит борьба. Длится она минут пять, пока кто-то с пирса не кричит мне:
- Да-ава-а-ай!!!
Поднимаю глаза и вижу, что на пирсе, свесив ноги, сидят люди и смотрят на меня. Очевидно, давно уже смотрят. Почему-то от этого «давай!» легче принять решение прыгать. Меня видят, а значит, будет кому вытащить из воды, если что. Ещё немного ёрзаю по шуршащей, нагретой солнцем коре сосны и подаюсь вперёд, уперев ногу в отломанный сосновый сук, натягиваю стропу... И лечу вниз, держась за палку. В нижней точке едва заставляю себя разжать пальцы и…
При этом ору в полный голос так, как, очевидно, орала при рождении: в полную силу своих лёгких. Пока я лечу, вопль ужаса, усиленный гладью озера, разносится по окрестностям на несколько километров. С громким плеском глубоко погружаюсь в бурлящую воду. Даже в воде, кажется, я продолжаю орать. Вода обрушивается на меня снизу и мгновенно заполняет уши и рот. Вот это мощно!!! Очень!
Выныриваю, как поплавок на поверхность и кричу уже спокойнее для тех, кто за мной наблюдает:
- Клё-ё-ёво!!! О-о-о-о!!!
Это значит, что со мной всё в порядке. Мне что-то кричат, но из-за воды в ушах я не понимаю, что. Наверное, что я – молодец.
Это похоже на рождение.

Сижу на берегу. Вдоль берега чёрной ленточкой плывёт змея – только голова с бело-жёлтыми пятнами над глазами держится над водой. Очевидно, ужик. Чёрное тело извивается, двигая голову вперёд. Я тоже вытягиваю шею и встаю, чтобы разглядеть её получше. Змея замечает меня, замирает, потом, испугавшись, поворачивает назад. Через какое-то время вижу, что она делает большой крюк, огибая меня, и всё равно возвращается на свой маршрут.

Болтаю с парнем о различных эзотерических практиках.
- Я понял, - говорит он. - Пустота – это чистота. Это то, за что нельзя ухватиться.
Мы обсуждаем разные темы, про то, что мысли, хоть и нематериально, но могут делать больно. О том, как надоел этот внутренний диалог внутри головы. И про то, что:
- Нужно слушать промежутки между словами, - цитирует парень Экхарта Толле.
Вместе мы попадаем на семинар по самогипнозу. Ведущий рассказывает нам про подсознание, которое защищает от принятия жизненно-важных решений во избежание страшных перемен. О большом потенциале подсознания, которому надо донести важность некоего дела, и тогда оно поможет в его решении. Достигается это состоянием транса, которое возникает во время засыпания и просыпания.
Иногда, когда люди смотрят на костёр или, когда долго едут за рулём машины, это состояние тоже приходит.
Мы расходимся по парам, и мы вместе с этим парнем практикуем гипноз. Он лежит на коврике, а я «веду» его по поляне в пещеру, где он находит ответ на свой вопрос. Я чувствую себя каким-то проводником, очень ответственным за результат.
Потом я вывожу его из пещеры, опять на поляну. Вывожу из транса и внезапно решаю пошутить, говоря тем же тягучим голосом на выдохе:
- А теперь скажи мне пин-код от своей карты…
Парень, ни секунды не задумываясь, говорит четыре цифры. Я хохочу в полный голос, а потом начинает смеяться и он. Цифры я, правда, не запоминаю.
Оказывается, можно загипнотизировать и самого себя, например, от холода. Если человек идёт по морозу, и ему надо выдержать несколько минут, то с помощью гипноза можно внушить себе, что на улице жарко и прийти в конечный пункт без признаков гипотермии или обморожения. Потом, правда, придётся восполнить те глубинные резервы организма, которые были задействованы.

Семинар по Алтаю проходил дважды. На первый я прибежала так быстро и вовремя, что не попала. Да, именно так. Полчаса, с ручкой, картой и тетрадкой я просидела в ожидании, а потом, расстроившись, ушла. Поэтому первый семинар, начавшийся на полчаса позже назначенного, я пропустила.
- Как так-то? – расстроенно пристала я к Лёше, который вёл его. Оказывается, здесь нет понятия «пунктуальность». Мы же в лесу! На фестивале Радуга! Мне стоило догадаться!
Лёша подумал-подумал и решил провести второй семинар. Ко всеобщему одобрению и моим восторженным воплям.
На второй семинар он пришёл слегка заспанный, сел прямо на землю по-турецки (а, вернее, по-алтайски) и начал рассказывать про Алтай. Про медведей, которые определяют в какой из банок есть сгущёнка, даже если на них нет этикеток. И что в заповедниках медведи «не пуганные». Про то, как он спал в целлофановой трубе, путешествуя по Алтаю. Про водопады Чулышмана и каменные грибы, облепиху и яков, которых на Алтае называют сарлыками. Что от жары лучше пить чай с солью, и добавлять в него молоко, чтобы усваивались и жирорастворимые витамины. Что мёда нельзя есть много. Как прекрасен Усть-Коксинский район и его пейзажи Рериха. Про хариуса в реках. Про озёра в чашах, образованных скалами. Про маралий корень, который бодрит круче кофе. Про то, что южнее Чике-Тамана русские не приживаются. Про непредсказуемый местами алтайский климат, когда днём пекло, а ночью могут ударить морозы. Про ураганы и снег, который может выпасть ранней осенью и морозах до минус двадцати по ночам. Про криминальность отдельных сёл, а затем про отзывчивость алтайцев. Что, всех нас алтайцы в итоге делят на пять групп: «рехнутые» (с ударением на первый слог), «прикольный хиппи», «альпинист», «торчок» и «турист». Решаю для себя, что я рехнутая туристка.
Он с лёгкостью произносит названия различных пунктов, перевалов и озёр, которые я не успеваю находить на своей карте. Названия звучат красиво, своеобразно.
Лёша говорит, что все алтайцы – очень красивые люди. Он и сам красивый, гармоничный человек. У него глубокие, цыганские глаза и ещё он мастерски играет на барабане.
Заканчивает семинар Лёша следующим:
- Разговаривали с другом о поездке на Алтай. Он сказал, что больше всего его там впечатлили староверы. На вопрос "почему" рассказал следующее: "Сижу я у них в гостях, пью чай, передо мной дед с бородой до живота, лет 70. А я все затираю ему про то, чем и за что мне не нравится христианство. Ницшеанскую телегу про страдание и рабство, про смирение, про гордость духа и прочее. А он меня слушал, слушал, бороду гладил, а потом посмотрел в глаза и говорит: "Понимаешь, основной посыл христианства в том, чтобы сместить точку сборки в анахата-чакру". Я там и сел, не знал, что еще сказать».

Забредаю в чей-то лагерь, ребята приглашают попить с ними чаю. Два парня и девушка. Настя, так зовут девушку, варит вкуснейшую масалу, а ребята поют песни. Одна из песен – про тюленя, который грустит о своей любимой. Парень Гриша поёт её сначала на французском, а потом (в переводе канадца) на русском языке.
Масала, сваренная на сгущёнке в условиях леса с помощью каких-то подручных средств, божественна. Поражаюсь, насколько грациозны и женственны бывают девушки. Завидую даже немного, чо.

Потом я забредаю в другой лагерь. Компания тоже из двух ребят и девушки. Разговариваем. Почему-то меня не отпускают, с интересом выслушивая аргументы по различным тематикам. Мы обсуждаем веганство, вегетарианство, сладости, а меня в это время угощают финиками, курагой, хлебцами и вкуснейшим зелёным чаем.
Чувствую себя как-то странно. Транслятором информации. За которую кормят.

Люди совершенно разнообразные. Есть адвокаты. Есть бывшие начальники предприятий. Многие – фрилансеры.
У одной девушки талант играть на разных инструментах. К слову сказать, здесь играют не только на барабанах и гитарах. Есть даже скрипка.
Девушка за несколько дней освоила укулеле. Говорю, какая она молодец, и в итоге мы беседуем о «жопочасах». Эта теория, похоже, создана ею самой.
- Смотри, - объясняет мне она. – Умение что-то делать возникает из жопочасов, помноженных на талант.
- Жопочасов? – пытаюсь уточнить я.
- Ну да. Это количество часов, которое ты готова просидеть на жопе, практикуя какое-то дело.
Ну, теперь всё понятно!

Между двух сосен натянута сетка, мы с ребятами играем в волейбол. В моей команде играет парень с ДЦП. Он очень старается отбить мяч, летящий на него и даже когда падает, проезжая несколько метров по земле – смеётся. Это достойно уважения. Неважно, кто проигрывает, - мы играем просто так. Подбадриваем его.

Вечером опять случаются барабаны. Джембе будоражат темноту окрестностей. Хорошо, что деревня далеко. Один из «радужных» уходит в лес и практикует там горловое пение, сопровождая его звоном колокольчиков. Это звучит гармонично и завораживающе. Мы с девчонками опять танцуем, самовыражаясь.
Потом я тоже играю на джембе, местами сбиваюсь с ритма, но это никого не смущает. Меня поддерживают, играю дальше.
Как говорит один из опытных барабанщиков: «Если тебе кажется, что ты стала играть хуже, - это значит, что ты просто стала лучше себя слышать. Именно в этот момент нужно продолжать тренироваться дальше!».
Я люблю барабаны. Но своих соседей я люблю тоже, поэтому мои джембе и дарбука просто стоят в углу комнаты. Один раз, правда, я выехала с дарбукой на природу, где вдоволь настучалась, сидя на песочном берегу у воды. В течение часа вокруг меня нарисовалась небольшая кучка народа, которая невзначай слушала это безобразие. Это было приятно. С теплотой вспоминаю барабанные джемы и своих друзей, оставленных дома.

В нашем лагере делаю массаж Илье, раздобыв лемонграссовое масло. Пахнет оно фантастически. Самовыражаюсь, контактируя с этой пропорциональной загорелой спиной. Он благодарит, улыбаясь. Утекаю гулять дальше.

Наблюдаю парня, который стоит на тропе с завязанными глазами. Это называется «Практика Слепого», что-то про это есть у Кастанеды. «При этом внутренний диалог замирает, и Вы превращаете простое бытовое действие в высокую степень осознанности». Так говорят. Звучит заманчиво.
Парень стоит посреди тропы, вытянув руки перед собой. Предлагаю помочь найти дорогу. Напомню, что он в лесу! Он отказывается от помощи. Медленно ощупывая тропу ногами, он медленно движется, теряет дорогу, потом опять находит её. Всерьёз опасаюсь, что он себе что-нибудь повредит.
На другой день, опять же, вижу его – всё ещё с завязанными глазами. Ещё живой и невредимый. Это радует. Потом я вижу его уже без повязки. Болтаем, обсуждая практику.
Кто ж знал, что буквально следующей ночью он упадёт на меня, практически «с неба»!

Ко мне подходит один парень:
- Ты ж врач?
О, боже. Только не «тыжврач»!
- Ветеринарный, - уточняю я на всякий случай.
- У тебя есть скальпель? – спрашивает он ещё хлеще.
- Конечно, есть, - отвечаю я. У меня есть не только скальпель, кстати. – А что случилось-то?
Надеюсь, мне не придётся удалять аппендицит в лесу.
- Ну, в общем… Я прочитал в интернете…
Прелестно. Это фраза номер два, от которой меня мутит. Если говорить о лечении болезней.
- Вот, - говорит парень и снимает штаны, повернувшись ко мне задом.
Ёлки. На ягодице, действительно нечто, напоминающее абсцесс. Причём не первой свежести. То есть, я хочу сказать, созревший. Такой, действительно, нужно вскрывать. Или даже выскабливать. Собакам и кошкам-то просто вскрывают, а людям?
- А… ты не хочешь к медикам сходить? – спрашиваю я очевидное, повторяя эту фразу несколько раз и с разными интонациями. Практика показывает неэффективность лечения животных медиками, и я всерьёз побаиваюсь, что лечение людей ветеринарными врачами тоже «не есть правильно».
Он отказывается, говорит, что не верит им. Лучше, говорит, помру. Что ж. Пиши завещание и ложись.
- Я только посмотрю! – предупреждаю я.
Уникальная фраза всех стоматологов, кстати.
Достаю из аптечки салфетки, скальпель, шприц, мазь и раскладываю парня на земле. Абсцесс приличный. Непонятно, как парень несколько дней сидел на этом месте… Вскрывается практически сам. Это хорошо. Вытекает много зеленоватого гноя. Синегнойка, похоже. Это плохо. Назначаю ему всё, как для лечения собак. Отдаю свои таблетки антибиотика и пластырь.
Напоследок, помогая одеть штаны, настоятельно говорю парню:
- Тебе нужно к врачу попасть. Чем быстрее, тем лучше. «Ветеринарные врачи не имею права лечить людей».
Цитата моего препода в институте. Парень согласно кивает головой, но, конечно, никуда не собирается попадать.

Вечером я ложусь спать, залезаю в свой спальник и пытаюсь уснуть. Темень кромешная. Два часа ночи. В тишине ночи вдруг слышу шаги, которые уверенно приближаются ко мне. И не успеваю я включить фонарик или что-нибудь произнести, как сверху на меня падает чьё-то тяжёлое тело. Подмяв палатку под себя.
Я ору, как пожарная сирена. Кто-то сверху меня тоже орёт, но я ору в разы громче. Гораздо, гораздо громче!
И дольше. Сначала просто «А-а-а!!!», потом матерясь. Потом вылезаю наружу и вижу того самого «Слепого» и результат его падения: алюминиевая дуга палатки сломана, изрядно пропорот тент. Со мной случается истерика.
Как так-то? Я ж собиралась на Алтай! До него ещё четыре тысячи пятьсот километров!
- ТЫ МНЕ ДО-О-ОМ СЛОМА-А-АЛ!!! – ору я на весь лес, чуть ли, не избивая виновника выломанной дугой.
Он, не переставая, извиняется. Пахнет алкоголем.
- НАХРЕН МНЕ УСРАЛОСЬ ТВОЁ ЧУВСТВО ВИНЫ!!! – продолжаю орать я, бегая вокруг смятой зелёной кучи, только что бывшей моей новенькой палаткой, ещё даже не устряпанной. Всего четыре дня стоит и – вот! – ТЫ ЗНАЕШЬ, СКОЛЬКО ОНА СТО-О-ОИТ!!!
Я называю сумму, парень недоверчиво хмыкает, за что хочется убить его дважды.
- Я сейчас всё исправлю… – обещает он, исчезает и появляется вновь с топором в руках. Прелестно! Ещё пальцы себе среди ночи отруби!
Прогоняю его прочь. Из глаз льются двумя ручьями слёзы. Только что рухнули все мои планы. Не прошло и недели. Автостоп, ага. Где я спать буду? Хотя бы сегодня!
Парень меж тем не уходит, продолжая извиняться. Я пытаюсь отремонтировать дугу, при этом тыкаясь с фонариком в темноте. Ничего не получается, и парень констатирует это. Хочу его поколотить за это.
- УЙДИ НАХРЕН ОТСЮДА! – ору уже в припадке ярости.
- Здесь же доро-ога! – слабо замечает он, безуспешно пытаясь оправдаться.
- КАКАЯ ЕЩЁ ДОРОГА? ГДЕ ТЫ ВИДИШЬ ДОРОГУ? – ору я.
Там, действительно, проходила когда-то тропа. Но она заросла черникой, и по ней никто не ходил уже несколько дней.
Из лагеря приходит Костя, привлечённый суматохой и криками. С ним я познакомилась только вчера. Это дружелюбный спокойный парень, который намедни рассказывал мне про автостоп.
- Ко-о-остя-я-я!!! – всхлипывая, утыкаюсь в него носом и рыдаю в Костину жилетку, быстро мокнущую от моих смачных соплей. – Он мне не до-о-ом слома-а-ал!!! Он мне жи-ы-ы-ызнь слома-а-ал!!!
Костя терпеливо обнимает меня за плечи и пытается утешить, как может.
- Ну-ну, - говорит он. – Когда-нибудь ты будешь смеяться над этим эпизодом!
Звучит вообще неправдоподобно. Хотя в этом он оказался прав.
- За мной, вон, один водитель по обочине гнался. Убить хотел из-за кепки, - рассказывает он мне историю про себя.
- Из-за кепки? – удивлённо я перестаю всхлипывать.
- Ну да. Зато теперь у меня всё хорошо. И у тебя теперь, вот увидишь, теперь всё будет складываться просто замечательно! – он просто мастер-утешитель. Ценю это в мужчинах. Обычно они панически бегут, увидев женские слёзы.
- Они продаются, эти палки? – с надеждой в голосе, сморкаясь в снятый носок спрашиваю я.
- Конечно, продаются! – уверяет меня Костя. Он, конечно, не мог знать, что таких палок днём с огнём не сыскать, даже бегая по всей Москве. Мне это ещё предстояло узнать. На тот момент ему просто надо было утешить меня во что бы то ни стало.
- Я отремонтирую! – раздаётся слабый голос «Слепого».
- УЙДИ! – ору я, чуть ли не переходя на визг. И, обращаясь к Косте: - Ко-о-остя… Пусть он уйдёт, а?
Костя через моё плечо говорит парню:
- Слышь… Ты лучше и правда, уйди. Видишь, в каком она состоянии? - говорит он. – Утром приходи, разберёмся…
В итоге парень уходит в темноту, продолжая извиняться.

Я забираюсь в лежащую пластом палатку, затем в спальник внутри неё и пытаюсь уснуть. При этом противомоскитная сетка палатки лежит на моём лице. Через неё меня пытаются укусить комары, и они преуспевают. Ворочаюсь, хныкая. Я хочу «на ручки».
Костя с ребятами идут мимо меня.
- Пошли с нами, - зовёт Костя. - Ляжешь спать в типи.
- В типи? – я выбираюсь из палатки быстро, как таракан, разгоняя при этом комаров руками.
- Ну да, в типи.
Типи – это нечто похожее на вигвам. Жилище индейцев, сделанное из шестов и покрытое сверху парусиной. Такое стоит возле круга, где мы все ежедневно собираемся. Конечно, я с радостью переночую в типи! Никогда не ночевала в типи…
Бросаю палатку и все вещи, бегу за ребятами, обнимая свой спальник.
В центре типи горит костёр. По бокам его уложены коврики. Костя уступает мне своё место, а сам уходит. Мы ложимся вокруг костра, кто как. Ребята ещё какое-то время разговаривают, а я, истощённая долгой истерикой, быстро засыпаю.

Автостопом до алтайского яка. Глава 8.
Вертай взад! Живо вертай взад! («Огонь, вода и… медные трубы», фильм)
Ну, вот и крайний день в Радуге.
Утром приходит «Слепой», с пилой в руках, озабоченный ремонтом палатки. Исследую его палец – ночью сломанная дуга не только воткнулась ему в ногу, но и палец попал на острые отломки дуги. Какое-то время я изучаю его руку, - он сопротивляется. Ладно.

Отпускаю его с пожеланиями компенсировать мои будущие расходы. Я хочу купить такой же сегмент дуги, а не ремонтировать сломанный. Мой отчаянный перфекционизм усилен тем фактом, что палатка простояла всего четыре дня своей жизни, и я не могу смириться с потерей.
- Деньгами отдашь, - сурово объявляю я.
Парень грустнеет ещё больше.

Знай я тогда, каких трудов стоит достать подобную штуковину, я бы позволила её починить. Но он забирает её с собой, и мне остаётся только искать новую.

Днём приходит парень с абсцессом. Меня терзает тот факт, что он человек. Ну… у всех свои недостатки. С собаками у меня есть, по крайней мере, опыт. Бесстрашный чел согласен на мою дальнейшую экзекуцию, - подозреваю, что, если дырочку, через которую прорвался абсцесс, не расширить, - она быстро зарастёт и будет рецидив. Это всё, что я могу для него сделать. Вычищать абсцесс в условиях леса, или как там это делается у людей, я категорически не намерена.

Из инструментов находятся только маникюрные ножницы, которые мы фламбируем зажигалкой. Да ещё шприц, который я откапываю в своих закромах ветеринара-туриста. Шприц нужен, чтобы закладывать в полость абсцесса мазь.
- Зачем вам ножницы? – спрашивает их хозяйка, симпатичная молодая девушка. Кажется, она хочет идти с нами. Ну, хоть кто-то носит с собой маникюрные наборы, а не комплект вещей для выживания в тайге.
- Аппендицит буду удалять, - серьёзно говорю я. – Вот ему.
Парень стоит рядом с видом приговорённого. Шутки мои в последнее время приобретают серьёзнейший характер и не поддаются идентификации. Сама иногда верю в их серьёзность.
Девушка бледнеет, провожает нас испуганным взглядом и следом не идёт. Углубляемся в лес.

- Будет совсем невмоготу, - поучаю его, - говори: «Ой». Ладно?
- Ой…
- Я ещё ничего не делаю.

… Пока я зверствую, парень лежит на земле, вжавшись в неё животом и сквозь зубы пытается сдержать стоны.
Надо отдать ему должное, - всё это время он стоически молчит, и я остаюсь довольна. Прилепляю пластырь, - крайние стратегические запасы. Мои кровавые мозоли вопросительно смотрят на меня. Приглашаю их помолчать и довольствоваться подорожником. В это время парень, подтягивая штаны, невинно спрашивает:
- А купаться можно?
Без слов я смотрю на него так, что он понимает, что к воде ему лучше не приближаться. Потом он с риском для жизни спрашивает ещё:
- Ну, это всего на три дня, да?
Мои глаза выпучиваются ещё больше, брови ползут вверх, и он понимает, что, вероятно, три дня грозят растянуться на… четыре?
- Неде-е-е-еля!!! – эмоционально ору я, потрясая ножницами. – А то и две!!! И вообще – дуй нахрен к медикам!

К вечеру у меня самой разболелась спина и шея. Можно было лечь в Круг, пока другие поют «Ом», но я решила петь тоже. Земля Круга – это мощно. Чувство силы, которая исходит ровной волной снизу.
Берёмся за руки. Начинаем. «Ом» поётся сам, как будто без моего участия и вдруг где-то внутри начинает вибрировать волнами, словно я – это тибетская поющая чаша. Он течёт по кругу, через наши руки, повторяясь, продолжаясь, усиливаясь, резонируя. Откуда-то находится нескончаемый запас воздуха в лёгких и нужный тембр. Побыть проводником для «Ом» - это непередаваемо.

Однако, мне уже давно пора в Москву. Чтобы добраться до трассы, сначала надо выйти из леса и дойти до деревни, под которой мы стоим, а потом доехать до города Невеля, на автобусе. А там уже на чём-нибудь доехать до трассы М9, которая идёт на Москву. Как это осуществить – я не имею ни малейшего понятия. Невель окружён паутиной дорог, и заблудиться в них ничего не стоит.

Грустная, иду на «Welcome», - это лагерь, где встречают всех, приезжающих на фестиваль. Там сидят ребята, пьют чай. Я здороваюсь и спрашиваю у них:
- Доброе утро. Не знаете, случайно никто в Москву на машине не стартует завтра? Очень хотелось бы «сесть на хвост».
Нет, ничего не известно. Кроме того, что едущие в Москву бывают оккупированы такими, как я, ещё задолго до приезда сюда. Однако, в компании ребят оказывается Ринат, - автостопщик со стажем, и он как раз завтра собирается ехать в Москву. Автостопом, разумеется.

Решаем скооперироваться. Потому что я понятия не имею, как выбираться отсюда на правильную трассу, несмотря на наличие карты. А Ринат знает и даже, наверное, без карты.
Напрашиваюсь к нему на ночёвку, - моя палатка вялой зелёной кучей продолжает лежать на траве. Палатка у Рината двухместная, он не против. Перетаскиваю к нему все свои вещи.

Ринат учит меня искусству автостопа. Он говорит, что проснуться завтра надо будет с восходом солнца, потому что автобус из деревни до города Невеля уходит рано утром. И лучший автостоп – с утра.
Мы сидим, обсуждаем детали, а мимо нас проходят уезжающие сегодня. Они везут в себе столько энергетики и внутренней силы, что не хочется их отпускать. Они не подают вида, идут с улыбкой, но я знаю, что в этих соснах осталась часть их души. И моей тоже. Запуталась в верхушках этих сосен тонкой паутинкой.

Утро начинается в сумерках. Ринат зовёт меня по имени, тревожно просыпаюсь. Пять утра… Чугунная голова требует окончания снов, но на это нет времени. Пакуемся.
Завтракаем. Бегу на озеро мыть посуду. Пока мы собираемся, просыпается и Солнце. Я спускаюсь к воде и вижу оранжевое чудо, сияющим апельсином выплывающее над деревьями. Солнце. Его свет пока ещё не слепит, и я с удивлением созерцаю это зрелище, забыв про кастрюльки и ложки.

Восход Солнца сопровождается изящной оранжевой дорожкой, играющей на тихой утренней воде озера. Я вижу её за редкой шторкой из едва шуршащего высокого тростника, растущего здесь же. Меня так очаровывает это зрелище, что я смотрю на Солнце, продолжая на ощупь мыть тарелки и едва не забываю забрать из озера уплывшую на дно ложку. Мои ноги, увязнувшие в рыхлом песке, промокают насквозь вместе с носками. Оторваться от зрелища невозможно. Солнце растёт всё больше и больше, освещая поверхность озера мягким оранжевым светом. Веточки деревьев начинают светиться. Сонная тишина сопровождает это зрелище. Надо уже идти, автобус ждать не будет, а я стою, с мокрыми ногами, и смотрю на Солнце.
- Привет… Солнце…

… Собираемся мы быстро, но ещё быстрее потом Ринат бежит по дороге, а я чувствую себя каким-то старым механизмом, который вот-вот рассыплется, и умоляю поочерёдно то колено, то шею потерпеть. Мы быстро идём по бесконечному лесу. Ринат убегает вперёд, дожидается меня, часто поглядывает на часы и потом говорит:
- Я побегу и остановлю автобус, чтобы он тебя дождался.
Соглашаюсь, отпускаю его, но, в итоге, он всё-таки ждёт меня: время, оказывается, ещё есть. Иду, как могу. Рюкзак хочет вернуться в лагерь или остаться в лесу. Угрожаю ему одиночеством. Утягиваю ремни как можно туже, притягивая его к себе. Самообман какой-то.
Дорогая Вселенная. Пожалуйста, пускай найдётся какой-нибудь мужчина, который понесёт мой рюкзак. Ну, пожалуйста!
Глупо рассчитывать на это, но я могу хотя бы попытаться.

На автобусной остановке мы видим двух местных жительниц, незнакомую мне девчонку-автостопщицу в экзотической шляпе и платье, похожем на средневековое и Гумберта, - одного из «радужных». Гумберт – настолько колоритная личность, что я не смогла не познакомиться с ним. Он обладатель белых длинных волос и такой же белой густой бороды. Философского склада ума. Одно слово – безработный ввиду летнего сезона Дед Мороз. И тут ещё мы, с рюкзаками. Не компания, а какая-то инсценировка из жизни.
Местные жительницы держатся от нас подальше, переглядываются. Они одеты в аккуратно отглаженные платья скромного покроя и имеют даже эти… как их… причёски на голове. И рты накрашены. От них пахнет работой и буднями. От нас же -приключениями, костром и анархией.
Знакомимся с девчонкой. Она едет в Москву, автостопом, одна. Излучая позитив в диапазоне километра.
- Ты почему одна-то едешь? – спрашивает её Ринат.
- Да… Одной уехать быстрее, - улыбается она.
Оказывается, что уже сегодня к обеду ей надо успеть на какой-то аэропорт в нескольких сотнях километрах отсюда. И билет уже куплен.
Замечу, кстати, что без доброжелательного отношения в автостопе делать нечего. Причём этот настрой закрепляется особенностями процесса визуализации.
Кондукторша, проецируя общественное негативное мнение относительно «понаехавших тут» требует платить ещё и за рюкзаки, или же везти их на руках. Мы исполняем её бред, взяв рюкзаки «на ручки», хотя автобус едет полупустой. А девочка, не изменив своего позитивного настроя, говорит ей:
- А знаете, завтра наши ребята будут давать концерт в вашей библиотеке. Приходите, будет интересно!
То есть она даже вида не подала, что есть повод для плохого настроения.
История же завтрашнего концерта такова, что два «радужных» парня ночью забрели на местную дискотеку. На которой были только они вдвоём, и ещё местная библиотекарша. Она посетовала, что здесь, в их деревне, ничего не происходит. Ну, то есть совершенно. Скукотища страшенная. И предложила состряпать «радужным» какой-нибудь концерт. Из любых номеров. То есть абсолютно.
Помню тогда, кто-то на обсуждениях высказался:
- Ага… Фаер-шоу в библиотеке… Такое надолго запомнится…

В Невеле Гумерт неожиданно подхватывает мой рюкзак и помогает донести его до автовокзала. Я только успеваю бежать вслед за мальчиками и удивляться происходящему.
На автовокзале Ринат хочет зарядить свой телефон, в котором есть карта Невеля и интернет. Но розетки все оторваны, и, вдобавок, туалет платный. Невозмутимый Ринат, обшарив все углы и убедившись, что «ловить тут нечего», зовёт меня дальше, и мы, уже без Гумберта, доходим до железнодорожного вокзала. Там розетки есть, и туалет (бесплатный) тоже.
Втыкает телефон на зарядку. Пока «проценты бегут в батарейку», Ринат изучает телефон, которой прямо перед поездкой дала мне подружка Танечка.
- Держи! – настояла Таня тогда. – Хоть с заправок будешь через wi-fi выходить и сообщать, где ты! И ещё: номера машин, в которые садишься, фоткай и тут же мне отправляй! Мало ли что…
Драгоценный человечище… (прослезилась).

Ринат ставит свою симку в этот телефон и скачивает в него приложение, позволяющее скачать схемы отдельных городов. Наряду с навигатором это позволяет, даже при отсутствии интернета, знать в каком месте города ты находишься. К тому же в поиске можно найти нужную улицу и дом, и узнать каким транспортом можно добраться до черты города. И даже телефоны и адреса разных компаний, магазинов, гостиниц и такси. Крайне полезная информация.

Ещё Ринат рассказывает мне о возможности выхода в интернет через мобильного оператора, делится своими тарифами и в конце добавляет:
- Где ещё ты видела такие цены?!
Я послушно киваю головой. Вот это да. Ещё неделю назад я понятия не имела, что такое смартфон, а сейчас знаю и какую симку мне купить и как потом за небольшую сумму денег в любой момент выходить в интернет. И знать, где я нахожусь и в каком направлении двигаться дальше.

Похоже я учусь плавать, просто прыгнув в воду. Пропустив теоретическую часть. Это событие – встреча с Ринатом и его знания – даёт мне основания полагать, что нет смысла в серьёзной теоретической подготовке при начале нового дела. Нужно просто начать его делать, пусть даже ошибаясь. Первый шаг. И уже во время ходьбы начинает приходить нужная информация, нужные люди и знания.
Забавно. Если только это не касается хирургических операций на сердце.

В Невеле я забегаю на почту, отправляю открытки тем, кто этого хотел. Потом мы ждём нашего автобуса, который идёт за черту города. Едим пирожки. Уступаю место грузной женщине с большой тележкой, сама сажусь на кирпич, лежащий на земле. Под всеобщее молчаливое одобрение присутствующих. Мне не сложно.
Это одобрение отзывается солидарностью позже.
Маршрутка приходит маленькая, мы едва втискиваемся в неё вместе с двумя своими рюкзаками, но люди относятся к нам благосклонно. Когда же водитель не даёт нам сдачу в 50 рублей, все дружно начинают вступаться за нас, с криками:
- Мы свидетели! Они передавали 100 рублей, а не 50! – и заставляют водителя расплатиться адекватно.

На конечной остановке вываливаемся наружу позже всех. Дальше автобусы не идут. Солнце уже над головой, идём на трассу. Ринат поднимает руку, и тут же нам тормозит грязный грузовичок, в кузове которого катается несколько одиноких арбузов. Кузов неимоверно грязный. Молча он закидывает оба рюкзака в кузов, мы садимся в кабину и едем.
Водитель разговаривать не расположен. Я делаю попытки к разговору дважды, но после обсуждения погоды – беспроигрышная тема, кстати – тоже замолкаю. Молча он провозит нас какое-то расстояние, высаживает и едет дальше по своим делам. Мой рюкзак после грязного кузова имеет плачевный вид. Ринат по этому поводу не парится: его рюкзак грязно-серый уже давно.
Дальше мы идём пешком. Загрызаю ещё пару пирожков.

В итоге мы оказываемся на месте с широкой обочиной, и это трасса, идущая на Москву. Ну, наконец-то.
Машины едут довольно быстро, но терпимо. Всё складывается хорошо. Предполагается, что до Москвы мы доедем вместе, а там разбегаемся – у Рината вписка на юге города, у меня – на севере.
Машину ловим по очереди. Час – Ринат, час – я.
- Когда голосует один, другому не надо поднимать руку, - учит меня Ринат. – Иначе это будет означать, что мы едем раздельно. Давай не будем делиться.
Час безуспешного автостопа. Затем второй.
- Ладно, - спокойно решает Ринат. – Устроим перезагрузку. Сходи, найди воды, а я пока кофе сварю.

Он достаёт из рюкзака мини-горелку с газовым баллоном и котелок, наливает туда воду. Беру опустевшую бутылку и ковыляю к ближайшим домам, - благо они стоят прямо у дороги. Возле домов никого не видно. Пару раз я кричу:
- Хозяева! Есть кто дома?
Но в одном окне только дёргается занавеска, а возле другого на меня кидается огромная собака. Успеваю рефлекторно попятиться за пределы её досягаемости, - заходить за забор без хозяев я и так никогда не рискую. Собака привязана на цепь. В конце концов, привлечённая её лаем, из дома выходит суровая женщина и подходит ко мне.
Улыбаясь как можно дружелюбнее, я показываю ей на бутылку и прошу воды.
- Ладно, - соглашается она нехотя. – Только вода у нас с сероводородом.
Киваю головой. Она исчезает. Собака успокаивается, зевает и уходит в тень. Но ровно настолько, насколько исчезает женщина. Я понимаю, что она идёт обратно тогда, когда собака снова старательно начинает исполнять свою службу: активно брызгая слюнями, прыгать, кидаться в мою сторону и лаять, натянув цепь. Меня это забавляет.
Беру бутылку, благодарю и удаляюсь.
К этому моменту Ринат уже приготовил кофе. Настоящий, заварной, ароматный – и на грязной обочине дороги, - подобные несоответствия будут часто преследовать меня на протяжении всего путешествия.

Воду, принесённую мной, Ринат бракует и предлагает тут же вылить, - она действительно сильно пахнет тухлыми яйцами. Но я добыла её с таким трудом, что не позволяю ему это сделать. Лучше такая вода, чем вообще никакой.

После «перезагрузки» я переодеваюсь в импровизированную юбку, Ринат начинает голосовать, и рядом с нами почти сразу останавливается легковая машина.


Четвертую часть читайте здесь >>>>