Продолжение. Начало рассказа здесь >>>>


Вторая часть здесь >>>>


Третья часть здесь >>>>


Четвертая часть здесь >>>>


Пятая часть здесь >>>>


Автостопом до алтайского яка. Глава 15.
Вот за Уралом у тебя самый геморрой-то и начнётся (Азамат, дальнобойщик).

Машины едут, не останавливаясь. Стою и голосую уже час, рюкзак стоит рядом.
Наконец, останавливается грузовичок с маленьким краном, встроенным в кузов. Водилы называют такую модель «Золотая ручка».
- До Уфы? – я засовываю свой нос в кабину.
- Ну, почти, - отвечает мне водитель довольно громко. – Даже дальше.
- Подкинете? – уточняю.
- Садись, - говорит.
Прыгаю внутрь вместе с рюкзаком. В кабине - полный раздрай, но относительно чисто. Машина – работяшка.
- Оля, - представляюсь.

Водителя зовут Саша (имя изменено). Беседа наша начинается словами:
- Я, знаешь, почему тебя подобрал? – и смотрит вопросительно.
- Почему же? – спрашиваю.
Он начинает практически орать:
- Я понять хочу! КАК?!! КАК ВЫ НЕ БОИТЕСЬ?!
Вздрагиваю. Ну, опять двадцать пять. Чего орать-то?
- Боюсь, конечно.
- Так заче-е-ем тогда-а-а? – вытягивает он гласные с целью ткнуть меня носом в эту глупую затею.
- С Вами пообщаться, - я говорю искусственным радостным голосом, но внутри у меня угрюмо. – Люди интересные попадаются среди водителей. Много нового узнаю.
- Вы что-о-о-о??? С ума сошли? Сколько случаев уже было! Го-о-олых же-э-эньщин из машин выки-и-идывают! Телевизор посмотрите!

Отмалчиваюсь. Телевизора у меня нет, и уже давно.
- Люди же ра-а-азные попада-а-аются!!! – красноречиво вещает очевидные вещи. Спорить даже глупо.
- Да, разные, - киваю головой. – Но мне попадаются исключительно хорошие.
Это такой психологический ход в виде попытки разбудить в человеке то хорошее, что в нём есть. Я уточняю:
- Ну, Вы же не собираетесь меня выкидывать из кабины?
Он смотрит, раздувая ноздри от возмущения тем, что до меня не дошёл его посыл. Я продолжаю:
- Ну во-о-от…

Однако, Саша решает убедить меня в том, что мне надо немедленно ехать в аэропорт и лететь домой. Запереться там в четырёх стенах и быть в полной безопасности. Одетой и одной. Ох, не зря он попался мне в тот день на дороге, не зря… Надо было услышать дядю, а я продолжила оставаться в убеждении, что мне всю дорогу будут продолжать встречаться только добрые люди.
Убедить меня Саша решает на практике. Не доезжая до Уфы, мы сворачиваем на трассу, ведущую к Челябинску, а потом на странную дорогу, ведущую прямиком в лес.

Едем мы в абсолютном молчании, машину колбасит, потому что дорога неровная. Потом, ко всему прочему, она сужается, становится практически одноколейкой, и деревья, растущие с двух сторон, прячут её всё больше и больше. Ощущение, что сейчас мы въедем в непролазные джунгли, и дорога закончится тупиком.
- Ну? И что ты теперь будешь делать? – спрашивает меня ехидно внутренний голос. Потихоньку внутри меня выделяется адреналин, и я едва сдерживаю этот процесс. Ещё не хватало запаниковать…
Не знаю даже, что он собирается сделать: убить, изнасиловать или и то, и другое вместе…Ассортиментец-то не очень, должна сказать… «Всё такое вкусное»…

Когда мой уровень адреналина готов уже был зашкалить, Саша вдруг непринуждённо бросает:
- Ой, забыл сказать. Мы сейчас заедем тут к одному, на участок. Мне надо плитку тротуарную выгрузить. А потом я тебя обратно на трассу верну.
Киваю головой, будто «ничего такого» и не думала… Блеать, чувак, ты реально напугал меня. Едва расслабляю скукоженные от ужаса мышцы рук: оказывается, сижу, вцепившись в ремень безопасности.

Разгружают плитку – кроме Саши работают ещё три мужика. Плитка уложена квадратной кучей на паллеты, они цепляют верёвкой паллет снизу, и Гриша ловко переносит его краном на землю.
Приятно смотреть, как иногда слаженно и красиво работают мужики. Выхожу из кабины, - хочу немного размяться. Рядом с участком открывается огромное поле ржи, - волнами она играет на ветру, освещаемая уже не жарким солнцем. Насладительное зрелище.
Дорога состоит из чернозёмной грязи, втаптывается в подошвы ботинок. С сожалением возвращаюсь, - мужики уже заканчивают, надо ехать. На небе тем временем начинают толпиться грозовые тучи. Дождя ещё для полного счастья не хватало…

Саша отвозит меня обратно на трассу. Я желаю ему удачи, на что он отвечает:
- Это ВАМ удача не помешала бы! Сумасшедшие!
Да-да, так и есть. Оба пункта.
Жалею, что не заехала в Уфу. Говорят, Уфа - очень комфортный город для проживания и очень зелёный.

Он уезжает и тут же начинается ливень, - вода обрушивается на дорогу стеной. К счастью, рядом какой-то навес, убегаю под него. Дождь льёт весёлым потоком, пузырится в лужах, - это надолго.
Вытаскиваю из рюкзака свой плащ, - он огромный и чёрный. Рукава длиннее рук на 10 сантиметров. Продавщица в магазине на мой вопрос: «А поменьше-то размеры есть?» ответила:
- Поменьше нет… О-о! Побольше есть!
Плащ классный, с капюшоном, но я в нём выгляжу, как сама смерть, - только косы не хватает. Одеваю рюкзак в дождевик. Идём с ним в дождь. Из-за заполонивших всё небо туч становится сумрачно, как вечером.

Иду до рынка, который расположен прямо у дороги и виден издалека. Картонку бы мне новую надыбать. На рынке это вполне реально. Нереально написать на ней потом длинное «Челябинск». Тем более, - нечем. Землёй, что ли, попробовать? Она чёрная.
Рынок миниатюрный. Встречает меня любопытными взглядами. Никто не улыбается, все только пялятся в оба глаза на мою персону: женщина, одна, да ещё и с рюкзаком и, вдобавок в чёрном плаще. Подхожу к тётке, торгующей каким-то жареным мясом и спрашиваю про картон. Отрицательно качает головой, измеряя меня изучающим взглядом: сверху вниз.
Терпеть не могу, когда так смотрят. Тем не менее, продолжаю говорить доброжелательным тоном. Нет, и нет. Ладно. Иду дальше, прихлёбывая воду из бутылки.
Хочется есть, и это не добавляет мне оптимизма.
Мужик продаёт арбузы. Рядом с ним лежит стопка картона. Подхожу, уверенная, что он одолжит мне одну коробочку. Не, не одолжил.

Вот блин. «А с бумагой в стране напряжёнка», называется.
Вижу картонную коробку под пустым столом. Рядом женщина торгует беляшами. Подхожу к ней:
- Подскажите, могу я взять эту коробку?
Она пожимает плечами, глядя на меня неодобрительно.
Чё такие злые-то все?

Беру коробку, по ходу отрывая от неё широкую часть, и тащусь с ней на автобусную остановку, - прямо за ней продолжается трасса. Дождь ненадолго утихает, потом начинается с новой силой. Надо срочно что-то съесть. Моё настроение прямо пропорционально уровню сытости. Здесь есть крыша, и это плюс. Дождевые капли бьют по набежавшим лужам, словно пули.
Так… Что тут у нас… О, бутеры с сыром. Отлично, отлично.
Как-то странно ощущается после этого Саши. Зачем только он очевидный такой…
Не чувствую я впереди никакого везения. Это плохо. Надо срочно сделать что-то хорошее, помочь кому-нибудь, чтобы оно мне вернулось. Та-а-ак… Кого бы собой осчастливить? – выбираю жертву, сощурив глаза.

На остановку приходит пёс. Такой же бродяга, как и я. У меня ещё остался один бутер: отдаю ему. Пёс деликатно берёт его ртом, уносит за три метра и кладёт на землю. Первым съедает сыр, потом – хлеб. Смотрит на меня.
- Всё, – развожу руками.
Несколько раз моргает, опускает голову и уходит.
Люблю непривередливых собак.

Пора. Одеваю рюкзак, ухожу подальше от остановки. Дождь, на счастье, становится совсем мелким. Нужные водители не останавливаются. Дважды – машины с какими-то странными мужиками. В одной машине их двое. Подъезжают ко мне, вглядываются в лицо, потом замечают рюкзак и едут дальше.
В другой – трое. Тоже уезжают, когда понимают, кто я.
Вероятно, ищут другое. Разочарованные лица.

Поток машин едет мимо. Иду до автозаправки, в надежде найти машину там.
Заправка убогая, навеса практически нет. Для оплаты бензина стоит ларёк, в окошко которого водители протягивают деньги. Сажусь на ступеньку. Рюкзак прислоняю к стенке ларька. Вроде не гонят, - это хорошо. Только бы дождь опять не начался.
Сырость холодит, несмотря на то, что я одета довольно тепло.
Спрашиваю всех, кто подходит к ларьку. Никто не соглашается меня везти. У некоторых прямо на лице это написано, они заранее как бы утыкаются взглядом в самих себя, – к ним вообще не пристаю.
Один из водителей, наконец, говорит:
- Садитесь.
У него блестящая чёрная иномарка. Рюкзак он кладёт в багажник, я сажусь вперёд, сняв мокрый плащ.
- Знаете, почему я вам помогаю? – задаёт мне вопрос водитель. У него очень убитый вид и усталые глаза.
Молча смотрю на него.
- Мне надо срочно сделать что-то хорошее, помочь кому-нибудь, чтобы оно мне вернулось, - слово в слово он цитирует мою мысль, сказанную на остановке.
Оказывается, что его мама в больнице. Диагноз: рак. Её прооперировали, отправили анализы на гистологию, и завтра должен прийти ответ, насколько плох прогноз. Сам мужчина – предприниматель, причём довольно удачливый: у него несколько магазинов, и сейчас он собирается заняться молочным скотоводством: закупает несколько породистых коров из-за границы с целью разведения и производства молока.
Я говорю, что работала с коровами.
- Не зря я Вас подобрал, - всё тем же упавшим голосом произносит он и спрашивает про лейкоз коров. Эта болезнь «жила» в животноводческом помещении, которое он взял в аренду.
Я рассказываю всё, что знаю про лейкоз коров, - благо, что поработала в лаборатории, исследуя коровью кровь на это заболевание и помогая хозяйствам Ленинградской области избавиться от него. Про то, как переносится. Про необходимую дезинфекцию помещения. И мы плавно переходим к разговору о содержании и кормлении коров.
- Я всегда так: открываю новое дело. Потом надо ездить туда и регулировать всё, а когда всё налажено – передаю руководство другим людям.
Кажется, это называется «делегировать». Предпринимательская жилка у человека. Завидую.
Его имя остаётся мне неизвестно. С увлечением рассказываю о том, что телятам после рождения в первые же часы необходимо молозиво, а он делится тем, что есть такой способ содержания коров: «Три сиськи доят, а четвёртую оставляют телёнку». Метод староверов.
Очень мудрый, по-моему, метод.

Потом мы заезжаем в кафе, садимся за столик. Кафе не из дешёвых. Мой кошелёк лежит на столе, но водитель только поднимает глаза, когда я беру его, и желание расплатиться самой у меня сразу пропадает. Оскорбить его этим я не рискую.
- Что Вы будете есть? – спрашивает он. Голос по-прежнему убитый.
Беру какой-то супешник.
Он заказывает какое-то странное блюдо – похоже на колбаску, сделанную из фарша и обжаренную до аппетитной корочки.
- Как это называется? – спрашиваю. Никогда такого не видела.
- Люля, - отвечает водитель, нарезая колбаску ножом. – Угощайтесь.
И накладывает мне несколько ломтиков.
Вкусно. Ну да, слышала: люля кебаб. Мои познания в области кулинарии постепенно расширяются. Сопровождаясь дегустацией.
- Не грустите, - говорю я водителю, желая поддержать. – От того, что Вы переживаете, ничего не изменится, тем более в лучшую сторону.
- Возможно, - сдержанно отвечает он. Взгляд такой безнадёжно усталый, будто он не спал по меньшей мере сутки.

Он отвозит меня дальше по трассе и оставляет там, потому что сворачивает.
Так важно поймать с утра машину, которая идёт далеко! Чтобы к вечеру не оставаться на дороге в полном неведении: «Кто попадётся?», а ехать, уже изучив человека за это время! С неба снова начинает литься вода.
Мне нужен дальнобойщик, который едет далеко.
Он находится, и зовут его Гриша (имя изменено).

Гриша – весёлый водитель средних лет. Разговаривать он любит, и мне остаётся только с интересом слушать его истории.

- Вот река же течёт тута. Почему вдоль реки дорогу не сделать? – рассуждает Гриша по пути. - Зачем из одного ущелья надо в другое через хребет перепрыгнуть? А это всё не просто копалось, это взрывалось.
Мы едем по дороге, справа которой стеной стоят невысокие горы. Удивлённо вытягиваю шею.
Проезжаем «самый красивый город на этой дороге» - Сим. Родина Курчатова, одного из создателей ядерной бомбы. Город стоит на реке. Голубые крыши отдельных домов чем-то напоминают Марокканский город Шефшауэр.

Гриша рассказывает о своей предыдущей работе. Раньше он работал водителем на автобусе, но эта работа оказалась ещё тяжелее, чем работа дальнобойщика:
- Один раз еду. А мы созваниваемся с передними. Почему надо знать, кто где едет? – спрашивает сам себя он и тут же отвечает, чтобы рассказ был понятнее. - Чтобы интервал держать. Останавливаюсь. Бабка одна заходит, садится. Она села, я жеж, тут же переднему: «Ты где?». «На соседней остановке». Мне до неё ехать совсем чуть-чуть. А я всегда график опережал, а тот - или по времени идёт, или отстаёт. Что на моём доходе сказывается, в прямом смысле. «Блин, ты давай побыстрее. Я тут сейчас ещё чуть-чуть постою, а потом поеду». Бабка это всё слышит: «Ну мы чё счас разбираться будем, кто где едет? Или поедем уже?». Такой, сижу: народ есть, деньги есть, настроение есть, - портить не буду. Двери закрыл. На третьей передаче пополз. Стоять не даёшь, так я быстро ехать не буду! На следующей остановке люди вошли, вышли. К светофору подъехал. Сигарету – раз в зубы! Зажигалку уже поднёс… «Не курить! В автобусе нельзя курить!» - опять бабка. Сидит и на меня смотрит. Такой сижу: народ есть, деньги есть, настроение есть, - портить не буду. Сигарету убрал.
Ну, к перекрёстку подъехал. Через зеркало в салон заглянул, смотрю. Взглядом по салону пошёл и в конце-то с ней глазами встретился. Она мне выдаёт: «Я, когда сойду, там уже: хотите – курите, хотите - стойте, хотите - едьте. Делайте что хотите, мне будет без разницы». Опа! У меня тумблер так: щёлк! Меня и понесло: «Дожили, уважаемый пассажиры! Теперь вы решаете: ехать мне - не ехать. Курить – не курить. Я пёрнуть хочу! Можно?» – по микрофону, громко так говорю.
Автобус делится на три лагеря. Одни меня ругают, другая защищает, а третья, самая большая – зрители. Я тоже в третий лагерь зрителей попал. «Я на вас жалобу напишу», - кричит бабка, выходя.
Я ей свой номер продиктовал и фамилию: «Иди, жалуйся! Уволить меня вряд ли кто уволит, - я сам на днях ухожу. У меня людей благодарных больше ездит, чем таких стерв, как ты». «А! Он меня стервой назвал!». «Необщипанной стервой!» – уточняю.
- Что интересно, - продолжает рассказ он. - Люди, которые платят за проезд, они готовы терпеть. Едут стоя, у них падают сумки от плохой езды, они сами порой падают, встают, отряхиваются. Сумки у них рассыпаются, но стоят, не ругаются.
А те, кто ездят бесплатно – те всю душу изжуют. Зашли в автобус – всё вокруг них должно крутиться.

Потом он рассказывает, как устроил в автобусе дискотеку: крайний рейс, в салоне оказалась одна молодёжь, и он включил зажигательную музыку, через микрофон. А потом ещё и светомузыку устроил. Народ проникся, начали подходить и заказывать:
- Слушай, у моего братана сегодня день рождения, поздравь его по микрофону.
- Вот тебе микрофон, сам и поздравляй, - говорит Гриша.
Весело тогда проехались, душевно.

Мы едем в кромешной темноте, в веренице из фур. Подъёмы переходят в спуски. Особо долгие подъёмы мы едем совсем медленно.
Гриша в рацию спрашивает:
- Мужики, у меня тормозные колодки воняют уже, не?
- Да, воняют, - тут же откликается тот, кто едет сзади нас. Голос у него жизненный, низкий и спокойный.
- Да что за бригадир там всех держит? - недовольно раздаётся голос третьего: мы собрали колонну.
- Боится, наверное, - первый голос оправдывает нас.
- Боюсь, - признаётся Гриша весёлым голосом. – Колодки уже не держат, вот и боюсь.
Бригадиром называют того, кто едет медленно, и из-за этого тормозит остальных. Правила дальнобоев гласят, что если на узких дорогах ты не можешь быстро ехать и собираешь за собой толпу, то периодически надо останавливаться, - обычно на специальных площадках, и пропускать всех остальных. А потом уже самому ехать дальше.
Мы так и делаем. Сначала прибавляем ходу, и вся колонна отстаёт и теряется, а потом останавливаемся на пятачке обочины.
- Молодые, зелёные… «Кто там держит?», блин. Им машину новую дали, у них всё работает исправно, вот они и возмущаются. Шило в жопе, им нестись надо весь день. Вот и ворчат. А те, кто постарше: «Да ладно, боится, вот и не едет…», всё понимают, - комментирует состоявшийся диалог Гриша.

Откуда-то из-под фуры тормозные колодки исходят вонючим дымом так, что не один раз Гриша останавливается, берёт толстые рабочие рукавицы и уходит в темноту что-то «подкрутить». Он не унывающий, и это прекрасно.
В ходе разговора вспоминает, как зимой у них с напарником замёрзла солярка, и они, чтобы доползти до заправки и заменить её, разогревали какой-то шланг стационарной плиткой: причём напарник сидел за рулём и медленно ехал, а Гриша бежал.


В ходе разговора вспоминает, как зимой у них с напарником замёрзла солярка, и они, чтобы доползти до заправки и заменить её, разогревали какой-то шланг стационарной плиткой: причём напарник сидел за рулём и медленно ехал, а Гриша бежал сбоку с плиткой в руках и грел этот шланг. Солярка, оказывается, бывает зимняя и летняя. Видимо, зимняя не замерзает.
Сразу вспоминается слоган про Россию: «Эта страна непобедима».

Гришина машина шумит, кряхтит, но едет, как старый испытанный годами конь. С визгом скрипят сидения, когда машину болтает на дороге. Почему-то кажется, что даже если мы сейчас сломаемся, он найдёт возможность всё починить: голыми руками, из подручных средств и в кромешной темноте. Уважаю таких людей.
Гриша – работяга, но его познания в истории меня впечатляют. Он рассказывает такие подробности про историю Руси, что я только хлопаю глазами. По истории у меня была тройка, так же, как и по географии. Всякие набеги, кто за кем правил, кто чего добился, - он всё это знает досконально и увлечённо рассказывает мне.
Об исторических событиях - своими словами:
- Приплывают японцы на остров, там местные жители: «Воевать будете, нас 500 человек?». «Не, не будем». «Садитесь в лодки и гребите отсюда. Это теперь наша земля». Остаётся 50 человек, остальные на следующий остров плывут. Через три года русские приплывают: «Слышь, тут три года назад русские жили. Где они?» «А они сели в лодку и уплыли». «Теперь мы приплыли. Садитесь в лодку и уплывайте». То есть, кто сильнее приходит, то и завоёвывает. Так Америка завоёвывает. Так Англия, Франция завоёвывали колонии свои. И один раз приплыли русские, японцев разогнали, китайцев разогнали. Через год слух дошёл до Питера. Ещё через два года приехали разбираться: «Ты чё там хулиганишь? Как мы на политической арене будем выглядеть?» «Три года назад они хулиганили и нормально выглядели. А мы будем плохо выглядеть, что ли?».
Ещё он рассказывает про дореволюционные времена:
- В тайге 20 копеек шкурка соболя стоит. В Питере 10 рублей стоит. В Париже ещё дороже. Съезди, год поохоться, пойди, продай. Так Ермак ходил за соболями за этими. Он соболей поставлял исправно. Царская Россия за счёт меха жила, потом за счёт руды, теперь за счёт нефти…
В завершение говорит:
- Русский народ очень доброжелательный. С ним всегда договориться можно. Приходят воевать; разговорились и всё решили так, без боя.
Улыбаюсь. Приятно встретить патриота, причём не показного. Обычный водитель старенькой кряхтящей фуры.
Гриша рассказывает про армию, говорит, что зря ребята туда не ходят и ищут отсрочку. Приводит статистику о смертности в частях и на гражданке. Что, мол, на гражданке она больше. «Если, конечно, не война», - оговаривается он.
- Где ж подъём-то начнётся? – спрашивает он риторически. Мы едем под гору уже продолжительное время. – Всё! Я не бригадир! Видали, да? – смеётся, шутя, обращаясь в воздух.
«Водитель, проверь тормоза. Перейди на пониженную передачу» - таблички из темноты периодически предупреждают о начале очередного подъёма.

Гриша рассказывает с большой любовью о своей семье и детях:
- Дочка моя маленького сжимает, он весь кряхтит, от того, что она его держать не может.
И как он собрался в роддом, забирать четвёртого ребёнка. Спрашивает жену:
- Цветы? Шариков сколько брать? Мама, родственники, все приедем.
Жена ему отвечает: мол, один приходи, со старшей дочкой.
- Как так? Это же событие!
- А, уже четвёртое событие, ничего интересного.

И как его дочка увидела, что у неё появится братик задолго до того, как это показал тест… «Я чувствую, что там кто-то есть», - показывая маме на живот. Мистика.

Гриша довозит меня до придорожной гостиницы возле Чебаркуля, где я остаюсь ночевать, собираясь последовать инструкции Азамата. Сам едет дальше.

Автостопом до алтайского яка. Глава 16.
Карма лечится разговором. (с)

Мой номер расположен на втором этаже. Дверь не закрывается. Вчера ночью, перед тем, как уснуть, я привалила её рюкзаком. На первом этаже находится небольшая кафешка, где орудует суровая женщина. Сосредоточенно и зло она лепит из теста комочки, чтобы потом трансформировать их в пирожки.
Вчера она давала мне ключ от душа, и потом пришла туда, чтобы удостовериться, что за уплоченные деньги я моюсь одна.
Спускаюсь вниз, с рюкзаком. Прошу чая. Зелёного. С сахаром.
Рядом с продавщицей стоит низкорослый мужичок, - её сменщик на сегодня. Когда я прошу чай, он берётся меня обслуживать.
- Эй, где тут у тебя чай лежит? – спрашивает он у женщины.
- Да отвалите вы все от меня! – отвечает она ему зло и устало.
- Чё орёшь-то? Чай где? – переспрашивает он относительно спокойно.

Мне уже не хочется чаю, потому что женщина хочет ответить рифмой. Это написано на её лице. Она едва сдерживается, начиная вымещать своё раздражение на тесте. Комочки получаются разного размера.

В конце концов мужчина, погремев жестяными банками, находит пакетик чая чёрного, кидает в низкорослый пластиковый стаканчик и заливает кипятком. Даёт мне, улыбаясь.

Расплачиваюсь. Иду к столику, - рюкзак привален рядом. Пью чай, заедая его остатками печенюшек. Иногда, если пошариться в углах и карманах рюкзака, можно нарыть себе маломальский завтрак в виде конфетки, печеньки, половинки сушки и финика. Женщина с мужчиной продолжают ругаться: она зло и не сдерживая себя, а мужчина больше ворчит. Наконец, она кричит:

- Мне ещё наверху номера убирать!

- Так иди и убирай! – посылает её мужчина. Радуюсь, что сложила всё постельное в стопочку и аккуратно заправила кровать перед уходом.

Я так быстро линяю отсюда, что забываю на краю стула своё обожаемое парео – подарок подруги, которое спасает меня от жары и легко трансформируется в юбку. Через километр пути вдоль трассы, я обнаруживаю пропажу, и стуча себя кулаком по темечку, возвращаюсь обратно в кафе.

Парео висит на вешалке. Женщина за прилавком говорит мне очень вежливо:
- Вы забыли свой платок.
- Да-да, спасибо, - одним движением снимаю его с вешалки, разворачиваюсь, стараясь ничего не задеть рюкзаком и сразу выхожу на улицу.
Балда Ивановна. Бошку свою ещё где-нибудь забудь.

Рядом с гостиницей стоит мусорный бак, сверху которого лежит картонная коробка. Отрываю от неё кусок картона, иду дальше.
Ко всему прочему выясняется очевидное – вчера мы проехали стоянку фур, и теперь мне надо или возвращаться, или ловить машину на трассе перед Челябинском. Решаюсь на второе. На обочине, выжимая из фломика последние капли, пишу на картонке «Омск». Буквы серые, ничего не видно.
Голосую.

Меня подхватывает следующая фура. Водителя зовут Саша. Он везёт аккумуляторы и едет через Челябинск до самого Кургана. О, это прекрасно! Главное - в Челябинске не зависнуть, потому что нахождение в городе диктует платный проезд.
Никому не придёт в голову ловить машину и ехать бесплатно в городе. На территории города эту проблему я стала решать так: в смартфоне у меня скачана программа, позволяющая скачать определённые города. Ставлю галочку на выезд из города и задаю: «Проложить маршрут». Программа показывает, какие автобусы идут в том направлении. По крайней мере, это не такси. Еду до конечной, а там уже голосую.

Саша – спокойный работящий человек. Философски настроенный на мир, не сильно разговорчивый. Никого не ругает, не горячится, едет спокойно и по правилам. Расспрашивает с интересом, но без настойчивости. Про личную жизнь вообще не спрашивает, и это мне в нём нравится больше всего остального.
Вдоль дороги много сорок, - когда мы подъезжаем ближе, они разлетаются бело-чёрными пёстрыми пятнами в сторону леса. Наверное, клюют на обочине кузнечиков.

Въезжаем в Челябинск: перед тем, как ехать дальше, Саше надо заехать на базу и разгрузить аккумуляторы. Я, конечно же, соглашаюсь.
- Челябинск – самый простой город, - говорит Саша, пока мы едем по главной, многополосной улице, кишащей рядами машин.
- Простой? – переспрашиваю.
- Потому что здесь все улицы: вот так вот - вдоль, - Саша показывает рукой. - И вот – поперёк, как квадратами настроены. Если даже промазал, по кругу проехал; по кварталу и - опять сюда же приедешь.
Смеёмся.
- А в Свердловске, например, - продолжает он. - Там вообще не понятно: там улица идёт, идёт… раз! Раздвоилась и пошла во все стороны! И не понятно: куда ехать, в какую сторону?
Мы приезжаем на базу. Там я разыскиваю туалет. Он блестит от чистоты. С особым тщанием мою руки с мылом, глядя как в ослепительно белую раковину течёт мыльная грязь. Освежитель воздуха – чем не дезодорант… Выхожу оттуда, как из парижского парфюмерного бутика, - по крайней мере, мне так хочется думать.

Мужики в это время разгружают аккумуляторы. Они уложены на поддоны. Саша подтаскивает поддоны к краю изнутри машины, а грузчик подъезжает к ним снаружи на вилочном миниатюрном погрузчике. Машинка настолько игрушечная, что, глядя на это, я тайком улыбаюсь.
Несмотря на габариты машинки, грузчик справляется с задачей как нельзя лучше – подводит вилы под поддон, идеально прицеливаясь. Подтаскивает поддон с аккумуляторами ближе к краю кузова. Затем подсовывает вилы аккуратно на всю глубину поддона и приподнимает его кверху. Отъезжает, вытаскивая из фуры. Так же виртуозно опускает вниз и отвозит в сторонку, где и оставляет на асфальте.
Заворожённо смотрю на это зрелище. Негоже так пялиться, но это же… потрясающе! Всё происходит так лаконично и без лишней суеты. Трудолюбивая маленькая машинка маневрирует туда-сюда, периодически двигаясь чуть ли не боком. Когда я перестану бояться ездить, куплю себе такую: если что, - переднюю машину смогу забодать. Или переставить её с места на место…

Выезжаем из Челябинска и едем дальше по трассе. Необъятные поля пшеницы сменяются такими же нескончаемыми рощами белоснежных берёз: никогда не видела такого количества тех и других. Берёз так много, что от них пестрит в глазах.
Возле придорожного кафе Саша останавливается, и мы идём есть. Беру рыбу, пюре и борщ. Заплатить мне он не разрешает. Рыбина оказывается минтаем, хотя размер у неё как у огромной трески. Саша удивлён моему потрясению. Едим.
- Очень вкусно, - говорю я и добавляю: - Сколько раз ем в кафе, и везде так вкусно готовят!
- Ну, не везде, - сдержанно отвечает Саша. – Просто водители знают места, где вкусно.

В Кургане Саша делает для меня то, что оценит любой автостопщик. Он берёт рацию и говорит остальным:
- Ребята, кто до Омска идёт? Девчонку подвезите.
Тут же один из водителей отзывается:
- Давай.
Они встают на обочину, я прощаюсь с Сашей, желая ему лёгкой дороги и удачи в делах. Такие спокойные скромные люди – самые лучшие, я это знаю наверняка.
И перебегаю в другую фуру.

Эта фура какая-то иномаристая, поэтому идёт легко, будто плывёт по воде. Водитель предупреждает сразу:
- Я человек семейный, поэтому, пожалуйста, без аморальных выходок!
Согласно киваю головой. О! Неужели так может везти во всех смыслах этого слова! Водитель добавляет:
- Мы согласны делать добро, но только чтоб без последствий.
- Ладно, ладно, - подтверждаю я. – Когда звонит телефон, буду сидеть, как мышка.
- Ну, окей, - смеётся. – Значит, в курсе.

Водителя зовут Игорь (имя изменено). И он оказывается для меня психологом высшего класса. Есть такие люди, которые указывают на то, что происходит в твоей жизни, не вешая ярлыков. И дают такие жизненные советы, что диву даёшься: как я раньше-то не додумалась до этого?
Мы рассказываем друг другу разные истории. На этот раз я рассказываю массу историй из своей практики: про маленьких убогих собачек, которых «всем, чем Бог мог обидеть, тем обидел», и как хозяева хотят от таких «щеночков, потому что она прикольная».
Про крыс, которые превращаются в убийц себе подобных. Отлавливают несколько штук крысоловкой и запускают в бочку. Живучие крысы в течение месяца там существуют, и в итоге начинают поедать друг друга. Остаётся одна. Её надо выпустить на волю. После пережитого, эта крыса-каннибал уже не питается больше ничем другим, а только своими сородичами.

- Я только что с работы уволилась, - говорю. – Надоело всё.
- Ну, ты «краса-а-авчик»! – говорит Игорь с соответствующей интонацией. – То бишь… Красотка! Ты правую руку, чтоле, кверху подняла и со словами… Да?
- Как-то так, да, - смеюсь невесело.
Мне ещё предстоит решить вопрос с работой. Я подумаю об этом «завтра».

Про саранчу Игорь подтверждает, что «едешь по ней, как по печенью».
- По астраханской трассе возвращались летом, в начале августа. Вечером, из поворота выхожу, и как из пулемёта: тын-тын-тын-тын-тын! И всё стекло в этих крыльях, блин. В кишках, в жалах.
Останавливаемся попить кофе. У каждого дальнобоя есть плитка, но у Игоря она сломалась.
- То «лягушка» на@бнётся, то, намедни, как пшикнет, бл@дь. Хорошо, не прикурил. Обычно ж как: прикуриваешь, и плитку потом поджигаешь. Ну её на х@й, пошли в кафешке по чашке кофе возьмём, чтоб не мучиться.
Идём в кафешку, но выясняется, что она уже закрывается. Продавщица, женщина средних лет, смотрит на нас изучающе. Пытаюсь шутить, чтобы она расслабилась. Вот нервная работка у неё! На улице уже поздний вечер, она одна на трассе. Да ещё за товар отвечает.
- Закрыты мы уже, - говорит она.
- Ну, кофейку хоть нальёте? – спрашивает Игорь весело.
- Кофе налью. Два?
Он кивает.
- Печенья хочешь? – спрашивает Игорь у меня.
- Да. Или можно баранки купить! – достаю из кармана свой кошелёк.
- Убери это, - он едва не обижается. – Дайте нам ещё баранки, - обращается к продавщице.
Баранки ярко-жёлтого цвета, мягкие и вкусные. Кофе тоже ароматный. Берём и то и другое и идём обратно в машину.

Тут же ему звонит жена.
- Сиди тихо, - напоминает Игорь.
- Не вопрос! – и дальше я жую мягкую баранку максимально бережно.
Мне очень неуютно присутствовать при чужом разговоре: хочется закрыть глаза и уши руками, но у меня в руках баранка и кофе. Игорь быстро завершает разговор.

Очередная ночь накрывает машину чернотой.
- Подкинь меня до ближайшей гостиницы, - говорю я в надежде, что он предложит мне переночевать в машине. Приличный же человек, вроде.
- Ты, если хочешь, можешь в машине переночевать, - отвечает он.
- Правда? – «удивлённо» спрашиваю я. – Вот спасибо. Обещаю не приставать.
- Да уж, держи себя в руках. У меня семья. Дети. Это святое.
Как же здорово, когда мужчина верен своей семье. Внушает уважение и повышает его в моих глазах. Он даже флиртовать не пытается. Если не брать в расчёт тот факт, что мы говорим о таких интимностях и пикантностях, которые и психологу не всегда откроешь. Или что-нибудь совсем уж жизненное.
К примеру, Игорь рассказывает
- У одной моей знакомой ногти, как ножи, длинные. И телефон-открывашка. Так она его подушечкой пальца открывает. Я у неё спрашиваю: «А жопу ты как вытираешь, тоже подушечкой?», она мне отвечает: «Не-е-ет». «А с мужем как? С такими-то ногтями?» «Пошля-я-як!» - отвечает. А что, «пошляк»? Да он же ей сразу кулак на голову опустит, если она его поцарапает! Чё можно с такими ногтями делать? Даже жопу не подтереть!
- Ну, она привлекла Ваше внимание, - почему-то внезапно я снова перехожу на «Вы».
- Чтобы я её обосрал?
- Хоть так. Лучше, чем никак, - как-то вычитала такую мысль: «психологи утверждают, что человека больше огорчает, когда о нём ничего не говорят, чем, когда говорят, но гадости».
- Так-то да…

Потом он рассказывает о женщине, которая путешествует автостопом каждый свой отпуск. Она бизнес-леди. Подсадил случайно. А вечером подвёз к какой-то гостинице придорожной и говорит:
- В душ пойдёшь?
Она соглашается:
- Да.
И он рассказывает ей, что дальнобойщики часто по четыре человека в кабинку заходят, мол, не побоишься идти одна-то?
В итоге они пошли в душ вдвоём, и Игорь «уберегал» её от вторжения других дальнобоев. Даже не знаю. Совместное мытьё в душе. Похоже это на измену или нет?

Останавливаемся мы на ночёвку, опять же, рядом с придорожной гостиницей. Игорь опускает верхнюю полку в кабине, раскладывает вещи и спрашивает у меня:
- В душ пойдёшь?
Я ему говорю, подзадумавшись:
- Нет. Но мне надо в туалет.
- Мне тоже, пойдём.
Выходим из фуры, идём к оранжевому строению, обозначенному буквами «М» и «Ж». Я решаю пошутить, коль мы уже так «близки»:
- Ты в туалет тоже пойдёшь вместе со мной? А то с голыми тётками в душе моешься… - и сама смеюсь при этом.
Он обижается:
- Вот совсем не смешная шутка, знаешь ли!

Хохочу. Смешная. Очень даже смешная!

Возвращаемся обратно в кабину.
- Вот кастрюлька, - говорит Игорь. – Это как ночная ваза, понятно? Чтоб из кабины ночью не вылазить. Пользуйся. Потому что двери я закрываю. Будь как дома!
- Хорошо, хорошо, - обещаю я, решая, если что, терпеть до утра во что бы то ни стало.

Ночью, несмотря на тёплый спальник, я замерзаю, забыв его застегнуть: оказывается, в кабине был открыт верхний люк.
- Ты не замёрзла? – громко спрашивает Игорь утром.
- Неа. Спала, вообще, хорошо, - откровенно вру.

Умываемся водой из канистры, положенной на бок. Из приоткрытой крышки сочится вода, словно из крана. Чистим зубы.

Едем дальше. На небе большое скопление белых пушистых облаков, и кое-где красиво кружат птицы, поймав термики. Я могу это видеть, глядя в боковое стекло. Водители, чаще всего, нет, - они следят за дорогой.
Разговариваем о моей личной жизни.
- Ты, Оль, - делает её диагностику Игорь, - если хочешь себе мужа найти, вот мой совет…
- Да, - я всё внимание. Наверное, скажет про пельмени, или борщ.
- Чтобы мужа найти, нужно, во-первых, перестать его искать, - выдаёт он.
Перевариваю услышанное. «Не борщ?»
- В салон красоты сходи, причёску сделай. Ногти там… Ну, что вы там ещё делаете… Займись собой! А он уже сам найдётся! А то, ишь она…
Где-то я это уже слышала.
Почему-то хочется, чтобы любили не то, что сотворят в салоне. А то, что просыпается утром с опухшей рожей и слюнями на подушке. И не в стрингах, а в шароварах с начёсом. Утопия, короче.
Обещаю подумать над его словами. Сама же с удовольствием думаю про пацанскую и совсем не женственную толстовку, купленную на распродаже: какая же она тё-ё-ёплая...

- Ты, что же, тоже в социальных сетях сидишь? – спрашивает Игорь, похахатывая.
- Сижу, - обречённо сознаюсь я, будто это наркомания.
- Да это ж бред, БРЕД!!! – эмоционально кричит Игорь. – Как можно общаться с людьми, которых не видишь в жизни? Как ты можешь? Как такое возможно??? Меня бесит вообще, что все читают про то, как ты живёшь, и селфи эти все ужасные! Вот он тарелку с едой сфоткал! Заче-е-ем???
- Ну… Я вот познакомилась с людьми в интернете, а потом в жизни встречаемся и общаемся. Что тут такого-то? Я там ещё это… музыку слушаю… - под его комментарии чувствую себя так, будто я не в социальных сетях сижу, а детей маленьких живьём съедаю. Селфи и у меня есть. И фотки с тарелками тоже…
- Надо на улицу идти и сразу живьём общаться! Живьём знакомиться! – кричит он.
Признаться, в инете я, в основном, только музыку и слушаю.
Игоря в социальных сетях, конечно, нет. Хочу дать ему ссылку на свою страничку, но он только руками машет: не дай Бог, ещё жена найдёт.

Рассказываю, как один водитель, - это был тот самый, что вёз кота под громкую музыку, - посоветовал мне подойти к гаишникам и попросить, чтобы они меня посадили на следующую машину. Мол, это безопаснее будет.
Игорь говорит:
- Ага. Чтобы водитель тебя потом ненавидел всю дорогу. Да он же на тебе выместит всю свою злобу по отношению к ним!
Киваю головой: ещё бы!

Тем не менее, так и происходит.
Мы въезжаем в Омск, и Игорь выпускает меня около стоянки фур. Сам же едет дальше. Через двадцать метров его тормозят гайцы, и не успеваю я ещё накинуть рюкзак, как он кричит мне, прямо из кабины:
- О-о-оль!!!
Подбегаю быстрым шагом к ним.
- Я с ребятами поговорил, они сейчас машину тормознут с регионом Новосиба, и тебя посадят!
Деваться некуда. Соглашаюсь. Игорь уезжает, бибикнув мне напоследок. Натянуто улыбаюсь. Приехали. Это злоупотребление какое-то: автостопить с помощью полосатой палки…
Ставлю рюкзак на пыльной Омской обочине. Хочется уехать побыстрее.
Гайцы тормозят одну машину… вторую… Наконец один из них ловит какой-то хлипкий грузовичок с нужным регионом. Подзывает меня:
- Поедете?
Соглашаюсь. Подхожу к кабине, открываю дверь и радостно заглядываю внутрь. Внутри сидит очень сердитый мужик и смотрит на меня, как на таракана.
- Подкинете, насколько не жалко? – бодро спрашиваю я, улыбаясь изо всех сил.

Он кивает головой. Его сердитость только усугубляется. Запихиваю рюкзак внутрь – обычно водитель помогает, подтащив за лямку. Но только не этот.
С третьего раза впихнув невпихуемое, забираюсь сама – в кабине навалена куча вещей, еле-еле втискиваюсь.
Мы отъезжаем, и, наконец, у водителя прорезается голос. Он орёт:
- Так, бл@дь, это из-за тебя меня остановили? Это ты виновата?! Я вообще никого никогда не подвожу, понятно? Я люблю ездить один, ясно тебе? Один! ОДИН!!!
Выслушиваю тираду до конца и отвечаю:
- Это была не моя идея, честно! Давайте мы с Вами сейчас отъедем немного, и я выйду. А Вы поедете дальше. Хорошо?
Так будет лучше для всех.
Во попадалово. Прям в десятку.
Мужик возмущённо пыхтит, дёргает машину за рычаг передач так, что она рычит и подпрыгивает в момент переключения.
- Ладно, - бурчит он.
Не понятно, что значит это «ладно»: то ли то, что он меня сейчас высадит, то ли то, что ладно, мол, поехали…
- Я вообще до Новосиба не еду, - всё ещё эмоционально замечает он. - Только до Барабинска.
- Ну, это же в ту сторону? – осторожно спрашиваю я. – Если что я могу и раньше выйти. Поймаю кого-нибудь другого…
Лишь бы из города выехать, так-то…

Пока мы едем, водитель успокаивается. Едем мы в абсолютном молчании. Грузовик старый. Трясёт. Не то, что в иномарочной фуре, где сидения мягко подпрыгивают и оседают, сглаживая неровности на дороге.
Вечереет. Я понимаю, что сейчас мне надо будет выйти до наступления темноты, чтобы успеть раскинуть палатку и приготовить поесть: места из благоприятных, лесисто-луговых перемежаются с какими-то болотистыми участками.
- Ну? Проси уже, чтоб остановил, - пихает меня внутренний голос.
- Простите, пожалуйста, - начинаю я. – Остановите мне где-нибудь здесь, хорошо?
Это посреди дороги, где мы и едем.
- Здесь? – он крайне удивлён.
- Ну да, здесь, - я не объясняю свою просьбу.
- Давайте я Вас хотя бы до стоянки фур подброшу, - предлагает он, перейдя на «Вы».
Внутренний голос молчит, идея кажется мне не плохой, и я соглашаюсь.

Совершенно зря.

Водитель подвозит меня к стоянке и на прощание даёт бутылку с родниковой водой: где-то неподалёку есть родник, где её и фасуют. Это становится для меня откровением: тот, кто кричал громче всех, вдруг дарит самое ценное, что только бывает – воду.

Автостопом до алтайского яка. Глава 17.

На Бога надейся, а сам не плошай. (русская пословица)

На площадке, чуть поодаль, стоят фуры. Рядом находится туалет, на другой стороне – столовая. Останавливаюсь в нерешительности. Уже значительно свечерело, низкие облака на небе добавляют сумрачности, а Новосиб ещё далеко.

Наблюдаю, как на другую сторону стоянки задом пытается припарковаться огромная фура с длинной оранжевой мордой. Профессионально, в одно движение, водитель выводит машину и ставит её ровно, завершив маневр.

— Вот на этой ты и поедешь, — слышу в голове свой внутренний голос. Он констатирует. Но с какой-то странной интонацией. Не придаю ей значения.

Водитель, увидев меня, начинает интенсивно махать рукой: иди, мол, сюда!

Ладно.

Подхожу.

Номера у машины новосибирские, и это клёво.

— В Новосибирск? – уточняю.

— Да, — отвечает водитель. Голос у него грубый, прокуренный и тяжёлый. Очень мощный голос, низкий какой-то. Авторитетный даже. В меру торопливо добавляет тем же баритоном: – Кидай рюкзак в кабину и пошли поедим.

Он сразу говорит мне «ты». Хм…

Забрасываю рюкзак. Закрываю дверь. Настроение хорошее.

— Обычно я на ключ не закрываю. Но сейчас закрою, — говорит он.

Водители редко закрывают двери. Потому что на дороге находятся, в основном, такие же, как они, — честные работяги, не привыкшие воровать друг у друга. Но бывают и случаи, с одним из которых я знакомлюсь буквально через несколько часов.

Ничего не подозревая, иду следом за ним, в столовку.

Мы берём еду.

Меня не удивляет даже реакция девушки, стоящей на раздаче, когда водитель обращается к ней:

— Курицу мне, — всё тем же низким мощным голосом, вводящим в транс.

Девушка смотрит на него с неописуемым ужасом. Как будто её ведут на эшафот, и это её палач. Лицо бледнеет, и она смотрит на него, не мигая. Подаёт курицу, даже не глядя на тарелку. Как будто под гипнозом.

Хм… Странно.

Мы садимся за столик. Весело поглощаю рис с мясом. На этот раз еда безвкусная, без аппетита поглощаю слишком переваренный рис и какое-то водянистое мясо. Холодная гадость.

В какой-то момент поднимаю голову и утыкаюсь в его взгляд. Глаза у него ужасны. Они как будто стеклянные, неживые. Словно это муляжи. Цвет радужки стальной, и из-за этого они сливаются с белками глаз. Ощущение, когда смотришь в такие глаза, действительно не для слабонервных. Он не мигает, глядя на меня в упор и довольно изучающе. Едва заставляю себя отвести взгляд.

Хм…

При этом мы разговариваем на какие-то темы. Знакомимся. Зовут его Володя.

Возвращаемся к машине, залезаю внутрь. Едем.

Постепенно и довольно быстро темнеет. Кажется, сегодня будет особо чёрная ночь.

Владимир рассказывает, что раньше он жил где-то в Таджикистане, и там же у него осталась жена. Он не считает себя женатым потому, что давно уже не живёт там. А живёт в Воронеже.

В его крови течёт немецкая кровь.

— А я сначала смотрю: парень какой-то идёт, — рассказывает мне он, медленно подбирая слова и выговаривая их с особым тщанием всё тем же низким, как будто пропитым голосом. – А потом смотрю, это ты… ОЛЕНЬКА…

Я вздрагиваю. «Оленька»? Вот те раз. Фамильярности без пяти минут, как познакомились. Он отворачивает голову от дороги и берёт меня рукой за пальцы.

— Ты мне очень нравишься, — добавляет всё тем же ужасным гипнотизирующим голосом.

— Вы мне тоже очень нравитесь, — говорю я, пытаясь улыбаться и мягко вытаскиваю свои пальцы из его мускулистого захвата. Это мне удаётся далеко не сразу.

Ну, ничего страшного. Я дам ему понять, что не согласна на сближение, и ничего «такого» не состоится.

Ошибка номер раз, Оленька.

Водит он давно и профессионально. Дорога черна, мы догоняем других, совершаем обгон, — машина идёт плавно, маневры выверены. Володя спокоен и невозмутим, ведёт машину чуть ли не положив локти на руль.

Закуривает.

В этот момент ему звонит другой дальнобой и просит выручить: оставил двери машины открытыми, и кто-то вытащил из кабины сумку со всеми документами, включая заправочную карту. Володя говорит:

— Надо передать ему карту, а то стоит без бензина… Сейчас заедем.

По дороге я смотрю на мелькающие таблички с километрами, чтобы не пропустить тот километр, где они договорились встретиться. Стоянка возле какой-то заправки…

Он рассказывает про свою жизнь в Таджикистане и про то, как воевал в Афганистане.

— Устал я от дорог, живу в машине уже несколько лет. Из дома как сбежал, так и живу…

Краем глаза поглядываю на его руки – они огромные, бугрятся мышцами, сильно загорелые. После рассказов про Афган, ясно понимаю, что они убили немало народу…

Когда-то я работала в магазине, и хозяева взяли на работу грузчика. Первые два дня он был нормальный, а потом страшно запил. Я нашла его случайно, лежащим рядом с поваленным деревом, когда возвращалась с работы. И тогда он, невменяемым, плаксивым голосом рассказал, как воевал в Афгане, и как они танками давили афганских детей.

— Понимаешь? Детей! А потому что они взрывчатку под колёса кидали. И мы давили их. Гусеницами. Детей…

Так он и спился, не смог уйти от воспоминаний и чувства вины.

Володю чувство вины не мучает. Он спокоен и последователен. Не каждый может убивать хладнокровно, но этот, похоже, может.

Я пытаюсь сохранять хорошее настроение.

— Напиши-ка мне свой телефон, — просит он.

Даю свою визитку. Он медленно кладёт её поверх стопочки из других визиток, рядом с приборной доской. Прижимает зажимом.

— Ночь уже, — добавляет он всё тем же низким голосом, усиленным дребезжащим тембром. – Переночуешь у меня в машине.

Я согласна. Почему нет? Я же спала уже у двоих, и всё норм.

— Хорошо, — говорю я и достаю спальник, сначала из рюкзака, а потом из компрессионного мешка. Освобождённый спальник начинает медленно раздуваться.

Ошибка номер два.

Поедаю жёлтые баранки, купленные Игорем. Они клёвые, мягкие.

Угощаю водителя. Он упорно не кажется мне кем-то ужасным. Поэтому я относительно расслаблена и беспечна. Не может ничего плохого случиться, ведь всё шло так хорошо!

Самая распространённая ошибка в суждениях, кстати…

Ошибка номер три.

Вспоминаю слова Игоря: «Секс – это, конечно, хорошо. Но – по обоюдному согласию!».

Мы подъезжаем к назначенному километру. Автозаправка совмещена со стоянкой, на которой никого нет, кроме одиноко стоящей фуры. Неподалёку – маленький магазинчик. Вся площадка ярко освещена огнями фонарей. На фоне оглушительно чёрной дороги она выглядит как сцена в ожидании действия.

Володя ровняет машину рядом с другой фурой. Из неё выпрыгивает водитель, они о чём-то довольно долго говорят.

Я открываю окно, чтобы слышать их. Володя замечает это.

— Не, ну ты видела, а? – он обращается ко мне с возмущением. – Чуть шины не потерял по дороге!

Оказывается, что при погрузке покрышек, которые он везёт, их плохо закрепили, и один ряд изнутри упал на тент, оттопырив его. Залезть внутрь и исправить это невозможно – на двери по всем правилам стоит пломба. Покрышки иностранные, очень дорогие. Прорвётся тент – и капец, покатятся покрышечки по дорожечке…

— Ты, если бы увидела, сказала бы мне, верно? – спрашивает он меня.

— Не-а, — беззаботно отвечаю я. Не понимаю ничего ни в покрышках, ни в тентах.

Ни в людях, как выясняется чуть позже.

Потом Володя уходит в магазин и долго не возвращается. Жду. Второй водитель сидит в соседней фуре, смотрит на меня через окно. Как будто караулит.

Грызу баранку, уже почему-то на нервной почве.

Уровень адреналина повышается, как вода при сильном наводнении: медленно, но верно. Время неумолимо тикает в тишине буханьем сердца о рёбра.

Вдруг дверь с моей стороны открывается, и по ступенькам, прямо ко мне поднимается Володя. От неожиданности я встаю, с баранкой в руке.

— Один поцелуй, — говорит он, и добавляет: — Оленька…

Я сопротивляюсь. Сначала пытаясь шутить, типа «только после свадьбы» и «в щёчку», но стальные мощные руки берут мою голову, словно клешни. Отпихиваюсь двумя руками от его рта.

Гспди… Да что же это… Баранка крошится и сыпется вниз крупными крошками…

Он подавляет моё сопротивление и накрывает мои губы своим огромным горячим ртом. Чувствую себя кроликом, которого проглатывает удав. Заживо проглатывает. Всё это происходит на глазах второго дальнобоя, видимо, с показательной целью, что я совсем не против удовлетворить их обоих. Он смотрит через окно, сидя в своей машине.

Но я-то против. Очень даже против каждого из них, и тем более обоих…

Спустя вечность он отпускает меня и исчезает, захлопнув дверь.

Плюхаюсь на сиденье.

Очевидно, что моё мнение тут никого не интересует. Следовало догадаться раньше, альтруистка хренова.

Попытаться высказать его ещё раз?

Сбежать прямо сейчас?

Выглядываю в окно. Второй успел выйти из машины, и оба дальнобоя стоят теперь у двери. Мне не выйти. Ботинки сняты, а бежать в носках, в глухую ночь, без денег и документов… Пока я пытаюсь так молниеносно думать, дверь опять открывается, и он говорит:

— Двигайся.

На моё место садится второй.

Сам же он садится на своё, водительское место. Единственно, что мне остаётся, не пытаться играть роль жертвы.

Внутри поднимается адреналиновый смерч. Каждой клеткой тела ощущаю неизбежность изнасилования, — просто, видимо, они ещё не договорились, кто будет первый, а кто будет меня держать. Не подготовились, ребятки.

К тому же я веду себя неопределённо, — не как жертва, и не как проститутка, что нарушает весь сценарий, вынуждая их церемониться. Да и положить меня некуда, — на койке лежит рюкзак, занимая большую часть пространства: я подпираю его собой.

— Фашист, — как бы констатируя его напористость обзываю я водителя.

Второй почему-то начинает хохотать в полный голос. Что смешного-то? Оказывается, что я невольно назвала кличку Володи, причём ту обидную школьную кличку, которую он ненавидел.

— Я раньше обижался, — через паузу и очень медленно говорит он, глядя на меня в упор. – А теперь перестал…

И я понимаю, что сейчас значительно усугубила своё положение этим очередным «попаданием в десятку». Попадаловом, я бы даже сказала.

Фашист хочет убрать мой рюкзак наверх, но на верхней полке навалена куча каких-то вещей, и он туда попросту не влезет, это очевидно. В кои-то веки мне нравится бардак… Он опускает рюкзак обратно вниз и замечает фигурку ангела, привязанную снаружи рюкзака.

— Что это? – спрашивает он, трогая его.

— Это Ангел, — отвечаю я.

Какое-то время он щупает его пальцами, потом отпускает. Рюкзак, к счастью, остаётся на прежнем месте, внизу.

Эти мелкие несостыковки и некоторая неуверенность второго водителя не позволяют пазлам сложиться сразу. Поэтому Фашист достаёт еду из пластикового ящика, раскладывает её на импровизированном столе, и они едят. Я сижу ровно посередине, на койке, подпирая рюкзак и пытаясь делать непринуждённый вид. Даже режу сало, а затем хлеб огромным ножом, и какое-то время не хочу выпускать его из рук. Нож в руке даёт какую-то уверенность, но, конечно, я не смогу никого проткнуть. Даже одежду.

Фашист сидит слева. Он спокоен. Мускулистой огромной рукой он берёт бутерброд с салом и ест его. У него огромное мощное пропорциональное тело. Второй дальнобой сидит справа. Тоже довольно сложенного телосложения. Он тоже ест. А я как раз посередине, отгороженная ими обоими от дверей.

— Ешь давай, — говорит Фашист, обращаясь ко мне.

— Не хочу, — через силу улыбаясь, отвечаю я вежливо. – Мне достаточно видеть, как едите вы.

Он удивлённо смотрит на меня. В горле стоит комок, и ни о каком поедании чего бы то ни было не идёт и речи.

— На тогда, покури, — протягивает мне пачку сигарет.

— Нет, спасибо, — опять отказываюсь.

Ритуал у них что ли, такой: накормить, накурить, а потом и трахнуть?

— Я покурю тут? – так же вежливо спрашивает второй дальнобой у меня разрешения и слегка приоткрывает стекло на окне. Прям компания вежливостей собралась тут…

— Не открывай, комары налетят! – отвечает ему Фашист.

— Тогда я выйду на улицу.

Они весело общаются. Как будто ничего не замыслили, а ведь ЭТО просто висит в воздухе. Прямо в кабине, над разложенной едой висит, написанное огромными буквами.

Второй дальнобой выходит наружу и захлопывает дверь, забыв поднять стекло обратно.

В банку с клеем, Олечка. Браво, браво. Везёт тебе, как утопленнику, ноныча. Не то, что давеча.

Я продолжаю делать вид, что спокойна. Что же делать… Сейчас эти два добрых молодца порвут меня как грелку, с особым, дальнобойным усердием. А ведь тебя предупреждали, причём каждый первый… Прямым текстом говорили тебе, тугодумной…

— Сударь, — обращаюсь я к Фашисту, а, вернее, к его чувству мужского собственничества. – Вы же не собираетесь мною делиться?

Платье бы мне ещё эпохи ренессанса и веер в руку. «Сударь», бл@дь… «Не пройдёте ли Вы со мной на х@й, сударыня»…

В конце концов, из двух зол выбирают одно. Меньшее. То есть одно изнасилование вместо двух. Он взвешивает мои слова, понимая, что я в курсе его затеи, но отвечает не сразу: видимо, я уже обещана.

— А что? – спрашивает Фашист вместо ответа.

— Ничего, — отвечаю, пытаясь говорить уверенно. Но голос уже дрожит. – Ещё кастрирую ненароком…

В моих руках по-прежнему нож. Огромный тесак. Не умею я кастрировать мужиков. Только котов и то под наркозом. Но попытка была неплохая…

Фашист коротко смеётся над моей шуткой. Оба понимаем, что я не способна на это. Но тот факт, что сказано это было в отношении второго дальнобоя, веселит его. Он исчезает из кабины, успев сказать по-хозяйски:

— Прибери тут всё.

— Хорошо, — отвечаю. И, действительно, начинаю прибирать импровизированный стол, складывая продукты по пакетикам, а затем в пластиковый ящик. В каком-то ступоре заворачиваю сало, прячу хлеб и убираю нож…

— У тебя стальной трос есть? – в щель полуоткрытого окна слышится голос Фашиста. Он обращается ко второму дальнобою.

— Есть.

— Давай. Дополнительно продену, а то потеряю все колёса по дороге. Вот, педерасты, хоть бы один встречный сказал…

Я оказываюсь во власти навязанного мне сценария. Как загипнотизированный кролик, которого должен придушить удав. Продукты убраны.

— И ЧЁ СИДИМ? – спрашивает меня голос в голове.

Дальше всё происходит как будто автоматически.

Без паники, с пустой головой, быстро хватаю спальник и пакую его обратно. Быстро и чётко складываю все свои вещи в рюкзак. Застёгиваю его. Пробираюсь к водительскому месту и забираю свою визитку. Хер тебе, а не мой номер телефона.

Быстро и методично шнурую ботинки, цепляя шнурками за крючки. Одним движением подтаскиваю рюкзак к выходу, боком, на сиденье. Словно это раненый боец, которого надо утащить с поля боя.

Обе фуры стоят параллельно друг другу. У той, в которой сижу я, оранжевая морда отворочена налево. Поэтому мне не видно, что там происходит снаружи. Судя по всему, Фашист продевает трос сквозь отверстия тента, чтобы закрепить его. Сколько времени это займёт – неизвестно, и где он сейчас находится тоже, но тут в моей голове раздаётся как будто щелчок и ясно звучит только одно слово:

— Пора.

В боковое зеркало ничего не видно.

Открываю дверь, выглядываю и смотрю назад: Фашист как раз закончил идти по боку машины и завернул назад. Он почти заканчивает. Так. Ушёл назад. Отлично.

Второй дальнобой с интересом следит за мной, глядя из окна освещённой кабины.

Его машина стоит метрах в трёх, справа.

Быстро спускаюсь из кабины на землю, на середине ступенек подтащив рюкзак ещё ближе к выходу. Спрыгиваю сама и вытаскиваю его. Он вываливается, как дохлый тюлень.

Бодро встёгиваюсь. Забираю даже сидушку, кинутую мной возле сидения. Захлопываю дверь и, ничего никому не объясняя, быстрым шагом начинаю удаляться от обеих фур.

В сторону дороги.

Фашист стоит сзади фуры и не видит этого. Зато меня совершенно ясно видит второй дальнобой, и мне надо успеть уйти так, чтобы он не поднял тревогу.

Бежать я не могу, также, как и идти быстрее. Бег жертвы вызывает рефлекторное желание догнать, к тому же мой рюкзак, хоть и полегчал на адреналиновом допинге, но не намного.

Шагов через десять слышу сзади зычный крик:

— ЖЭНЩИНА! – это до второго дальнобоя, наконец, дошло, что добыча уходит.

Фашист, безусловно, тоже слышит это. Иду, не оборачиваясь. Ожидая, что сейчас меня нагонит кто-нибудь из них и – хана. Вся превращаюсь в слух, но слышу только своё громкое дыхание.

Площадка ярко освещена фонарями, — обе фуры стоят в её глубине, и мне приходится пройти по самой диагонали, чтобы сократить путь до трассы.

Оборачиваюсь уже возле самой дороги, и начинаю ускоряться тоже уже там. Хоть бы одна умная мысль в голове! Ау! Пустота-а-а!

Начинаю метаться по дороге и понимаю, что видна на ней, как вша на гребешке. В панике смотрю назад: обе фуры с подсвеченными кабинами начинают двигаться. Они едут за мной! Куда бежать?

Что мне делать?

Что?

Быстро перебираю в голове варианты. Фуры в это время продолжают неумолимо двигаться, вдвоём выворачиваясь на тесной площадке.

Первое, что я отметаю сразу – это идти по ходу движения. Так легче всего взять меня за шкирку и втащить обратно в кабину. Величина бицепсов на руках Фашиста не оставляет сомнений в том, что он сможет втащить меня даже вместе с рюкзаком.

Быстро поймать другую машину? Ночью, ага. Одна машина тут же проезжает по дороге, на большой скорости, — я едва успеваю отбежать на другой край дороги.

На принятие решения совсем не остаётся времени – обе фуры уже начинают приближаться к дороге. Они ярко освещены фонарями. Моим преимуществом становится только то, что дорога, на которой я стою, на всём протяжении погружена в темноту.

Идти в противоположном направлении? Уже лучше. Но я останусь видимой, и при желании всё равно буду поймана и наказана дважды. С особым дальнобойным усердием.

Мне надо исчезнуть. Вот только как?

Решение приходит само собой: я скатываюсь в канаву на противоположной стороне дороги. Попутно умудрившись выбраться из лямок и ремней рюкзака.

Его роняю на траву и тут же, в продолжающемся движении, падаю рядом, спрятавшись за него. Гражданская оборона. «Вспышка справа».

Влажная от вечерней травы роса холодит ладони, — я лежу плашмя на земле.

В это время обе фуры уже вырулили к дороге и выезжают на неё. Я не уверена, видели они мой маневр или нет, — оба водителя сидят высоко, и обзор достаточный. Мощный свет от четырёх фар освещает воздух прямо над моей головой и медленно, — слишком медленно! – выворачивает на дорогу.

Я не могу сползти ещё ниже, — канава заканчивается широкой болотистой лужей. Судя по пучкам высокой травы, она довольно глубока и тянется в обе стороны на достаточное расстояние. Утонуть в болоте под Новосибом – не лучшая концовка моей и без того никчёмной жизни.

Я не уверена даже, видно ли меня.

Фуры стоят на дороге, — это понятно по звуку работающих двигателей и свету фар, освещающих окрестности. Если кто-то из них сейчас привстанет с места, — то точно увидит меня, распластанную на земле наподобие дохлой лягушки. Может, они сейчас по рации обсуждают: мол, хорошо лежит, да?

— О-о-о… Господи, — шепчу я плачущим голосом, — пожалуйста… пускай они проедут мимо… пожалуйста… пожалуйста… пускай они проедут мимо…

Я не торгуюсь, просто прошу.

Наконец, спустя вселенскую вечность, до них доходит, что стоять здесь, на неосвещённой трассе опасно, — множество других дальнобоев предпочитает ездить по ночам и с довольно большой скоростью. Сами, пока ехали, обогнали несколько таких.

Очень медленно они начинают двигаться и проезжают мимо. После чего исчезают в темноте. Понимаю это, ориентируясь только на слух.

Ещё какое-то время лежу, в ужасе, что кто-то из них может вернуться. Очевидно же, что я лежу в канаве, а их всего две: справа и слева от дороги!

Тяжело дыша приподнимаю голову, глядя поверх рюкзака. Вокруг чёрная ночь. Трасса, ночь и я.

Постепенно накатывает осознание того, что могло произойти. Теперь мне хочется не только «на ручки», но и бутылку чего-нибудь покрепче. Глинтвейн тут не прокатит…

Одеваю рюкзак. Ловить кого-то ночью – это утопия. Можно, конечно, встать у дороги и освещать лицо фонариком, но он, практически, сдох: мигает и периодически гаснет. Трясу его неистово в руке, и после этого он снова зажигается на несколько недолгих секунд.

Не знаю, что мне делать в этой ситуёвине. До Новосиба далеко. Но мне всё равно надо туда. Там есть вписка, хозяин которой имел неосторожность написать мне: «Приезжай в любое время».

Чтобы меня ненароком не сбили, подвешиваю на рюкзак светоотражатели: приближающиеся сзади фуры притормаживают, и обходят с запасом расстояния, увидев странные белые пятна, сияющие в ночи. Хоть так.

Двигаюсь вдоль дороги, по обочине. Гравий хрустит под ногами. Даже луны нет, так черно вокруг. Фонарик едва успевает выхватить куски камней и асфальта на дороге, прежде чем погаснуть. Трясу его – ещё на несколько секунд зажигается и опять гаснет. Так и иду, глядя вниз.

Через какое-то расстояние, когда рюкзак тяжелеет до стадии «Я больше не могу идти. А не поставить ли мне палатку прямо здесь?», вдруг утыкаюсь взглядом на стоящую у обочины легковую машину.