Продолжение. Начало рассказа здесь >>>>

Вторая часть здесь >>>>

Третья часть здесь >>>>

Четвертая часть здесь >>>>

Пятая часть здесь >>>>

Шестая часть здесь >>>>

Седьмая часть здесь >>>>

8 часть здесь >>>>



Автостопом до алтайского яка. Глава 24
«И странно и чудно — везде, по всему краю хвалят Русский Алтай. И горы-то прекрасны, и недры-то могучи, и реки-то быстры, и цветы-то невиданны…» (Рерих Н.К.).
Долго никто не останавливается. Я начинаю голосовать, еще издали завидев машину. Антон удивляется: зачем я так рано начинаю вытягивать руку? Я отвечаю, что тогда водитель наверняка увидит меня издалека. Антон замечает, что он всегда поднимает руку тогда, когда до машины остается не более 50 метров. Мне это не принципиально. Спорить не собираюсь. Уступаю ему место.

Машин мало, их практически нет. Мимо нас проезжает автобус и заворачивает прямиком в ворота детского лагеря. Потом проезжает трактор. Несколько легковых машин тоже пролетают мимо. В некоторых из них водители, прежде чем проехать, с сожалением разводят руками. Это выглядит как диалог.

На другой стороне дороги под огромным солнцезащитным зонтом мужик в шортах жарит шашлыки, сидя в шезлонге. Он расслабленно закинул ноги на табуретку и крутит шампура одной рукой, почесывая другой рукой живот, олицетворяющий саму сытость. Наверное, медитирует. Возле дороги на подъезде к нему стоит указательная табличка. “Сочные шашлыки” гласит она.

От невыносимой жары я разуваюсь и связываю ботинки шнурками между собой. Сама же одеваю шлёпки. Наконец мы решаем сменить место: идём чуть подальше. И в итоге рядом с нами останавливается легковая машина.
Водителя зовут Костян. Он работает на пилораме. С сожалением говорит, что деревьев вокруг становится все меньше и меньше, особенно кедров. Странно слышать это от человека, который сам занимается деревопереработкой.

Дорога, по которой мы едем, довольно извилистая, и асфальт кое-где плохой. Но Костян уверенно ведет машину, ловко огибая ямы легким движением руля и мягко вписываясь в повороты. Кое-где дорога очень извилистая и жмётся к гористым склонам так, что не видно, есть ли кто-нибудь на встречке. Ума не приложу, как они разъезжаются здесь ночью.
Ещё он рассказывает о шаманских лесах, которые есть на Алтае. Это места, в которых запрещено рубить деревья, заготавливать дрова, шуметь и, по большому счёту, быть там.

Однажды поехали мужики за дровами. Ну, приехали, разложили бензопилы, давай готовиться. Переоделись. Один по делам вглубь леса пошёл. И вдруг смотрят – бежит он оттуда, сломя голову. Прыг в машину с разбегу и по газам, даже бензопилу забыл. Мужики за ним, еле догнали. Оказывается, тот увидел шаманский бубен, висящий на дереве, - опознавательный знак, что эта часть леса - шаманская.
Вот такие существуют уважение и страх к шаманам.

Костян довозит нас до поселка Чоя.
Дальше дорога не только пустая, но и более раздолбанная. Не менее раздолбанная останавливается рядом и машина. У нее едва ли не отваливается дно, - такая она ржавая и старая.
Когда я сажусь внутрь, то едва не забываю свои ботинки на обочине дороги.
Водитель худой и беззубый, обе его руки покрыты татуировками, характерными для заключенных: перстни, буквы, восход солнца. Однако, внешний вид в очередной раз оказывается обманчивым. Саша - так зовут человека - действительно когда-то был на зоне, но теперь активно пропагандирует Бога.

Он говорит, что раньше не видел всей этой Алтайской красоты.
- Я не думал, что природа может быть так прекрасна! - с воодушевлением говорит Саша, слегка шепелявя. Зубов у него не хватает. - Раньше не замечал ничего, а потом Господь показал мне это.

И он начинает пространственно объяснять нам на пальцах красоту Вселенной и мироздания, периодически отпуская при этом руль. Творческий и яркий рассказ протекает на фоне отчаянного грохотания его старой машины, которая гремит, как консервная жестяная банка, и с особенно трагичным стуком ударяется днищем, попадая колесом в дорожные ямы. Это отвлекает от повествования: в мои мысли проникает опасение, что такими темпами мы сейчас сломаемся и встанем на дороге.
Однако, каким-то «Божественным чудом» машина всё-таки едет.

Я очень хорошо понимаю все его восхищение талантом Создателя.
Точно так же я когда-то была поражена проявлением структурной гармонии под названием «золотое сечение». Тогда я созерцала сосновую шишку и вдруг обнаружила, что в ней нет симметричности, а новые витки чешуек идут по спирали. По такой же спирали на стволе сосны располагались её ветки. Это было во всём вокруг меня: в раковине улитки, в цветках и даже во мне самой.
Только я не пропагандирую это так активно. И Саша тут же вторит моим мыслям.

- Не всегда человек готов видеть это, - налегая на каждое слово, произносит он с чувством. - Это всё равно, что ребёнка сажать на горшок, когда он не хочет какать: ничего не выйдет, пока он не захочет.
Странное сравнение, но посыл понятен.

Едем, отчаянно гремя, дальше. Через несколько минут разглядывания нас, он, довольный, резюмирует:
- Какие вы одинаковые. Ну, прямо семейная пара.
Мы с Антоном оба смеемся, потому что это далеко не так. Но Саша настаивает. Он делает хитрое лицо и повторяет:
- Так все и начинается. Сначала двое присматриваются друг другу, а потом начинают жить вместе.
Все это, конечно, правда, но не про нас с Антоном. Он почти вдвое моложе меня и совсем не в моём вкусе. И я для него тоже «безвкусная».
- Я собираюсь путешествовать, - поясняет Антон. – А семья – это уже потом, позже.

Саша грустно добавляет, что, наверное, уже никогда не найдёт себе женщину, которая согласилась бы с ним жить. Пытаясь сменить тему, я спрашиваю его про клещей. Он подтверждает, что клещей здесь очень много, особенно весной, и не всегда сразу удается их заметить. И дальше говорит вот что:
- Я однажды нашел клеща, уже когда тот насосался, умер и засох прямо на мне.
После этого он делает обиженное лицо и печально вопрошает в воздух:
- Неужели я настолько плохой, что даже клещи засыхают, кусая меня?

Это звучит так смешно, что я искренне и громко хохочу. Антон тоже смеётся и утешает его:
- Да найдётся она, найдётся…
- Найдётся? – с надеждой в голосе спрашивает Саша.
- Ну, конечно! – подтверждаю я, искренне желая этого.
«На каждый товар найдётся свой покупатель» - любила говаривать моя бывшая свекровь.

Саша высаживает нас на развилке, - я чуть не забываю свои ботинки у него в машине. Так и таскаюсь с ними в руках, как с довеском. Нам нужен Артыбаш - это посёлок, который стоит на месте впадения реки Бии в Телецкое озеро.
На развилке стоят прилавки, уставленные многочисленными баночками с мёдом. Продавщицы уставшие, неприветливые, угрюмо предлагают попробовать мёд. Отказываюсь. Куплю на обратном пути. Цена у них немаленькая, да и лишнего веса в рюкзак не хочу.
Здесь очень высокие деревья, и из-за этого кажется, что уже вечер, - солнце касается их верхушек. Дорога то поднимается в гору, то спускается вниз. Идём по обочине, выбирая удобное для «стопа» место. Но каким бы удобным оно не оказывается, останавливать практически некого: машин нет.

В лесу на другой стороне дороги вдруг раздаётся страшный шум и треск веток.
На дорогу выходит корова. Она смотрит на нас, как на невиданное диво, чудо из чудес. Мы с таким же интересом смотрим на неё. Так и стоим, разглядывая друг друга. Наконец, корова приходит в себя первая. Начинает идти. Вслед за ней из леса выходит ещё несколько коров, - пять или шесть, и два телёнка. Они занимают всю встречную полосу, а потом и всю дорогу. Неторопливо шагают мимо нас, звучно чвакая копытами по асфальту.
Потом из леса выходит ещё один, заплутавший бычок, отчаянно и утробно мыча. И в это время на горизонте показывается легковая машина. Я вытягиваю руку, в надежде поймать её. А бычок встаёт точно на траекторию её движения.

Он вынуждает машину притормозить и мягко объехать его с боку. После чего водитель окончательно тормозит уже рядом со мной. Спасиб, бычок.
Я улыбаюсь во весь рот и стою, как истукан. Так рада, что бычка не сбили, что забыла, куда нам надо ехать. К машине подбегает Антон.
Так потом и получалось: я могла застопить машину, а толком объяснить куда нам надо ехать – не могла. Поэтому просто продолжала стоять на месте, а объяснять приходилось Антону, как и в этот раз.
Семейная пара, живущая рядом с озером. Туда они и едут. Соглашаются подвезти нас, но водитель говорит:
- На этой дороге практически никто не останавливается. Вам крупно повезло.
Делаем жизнерадостные физиономии.

После чего оба они начинают совещаться о том, где нас лучше высадить.
- Чтобы до продуктового магазина недалеко, - предлагает женщина.
- Чтобы палатку можно было поставить, - размышляет мужчина. И объясняет: - Там на самом Телецком-то всё застроено. Вдоль берега – дома. По всему берегу – причалы.
И почему только я раньше не догадалась… В моём воображении Телецкое озеро представлялось чем-то безлюдным, в глуши леса.
Тем временем, водитель рассказывает историю, почему озеро названо «Телецким»:
- Во голодные времена один крестьянин нашёл клад, в котором была большая коровья голова, вылитая из золота. Хотел на хлеб выменять – да никто не согласился. Вот он её в озеро и бросил. До сих пор многие ищут…

Легенда, однако, гласит, что это был просто «слиток, размером и формой, похожей на голову лошади». Что сам крестьянин в отчаянии бросился вслед за ним и утонул, и что это объясняет второе название озера – Алтын-Кёль, что в переводе означает «золотое озеро».
Легенд об озере и его окрестностях много. Про дракона, которого богатырь закинул в озеро, и сейчас учёные обнаружили на глубине 90 м гряду скал, напоминающих драконий хребет. Или, например, про возникновение каменных глыб на знаменитом пороге Каша, - будто бы это окаменевшие части четвертованного человека, который оскорбил девушку и этим нарушил обычай племени.
Между тем, мы подъезжаем к Артыбашу. Водитель говорит:
- Вот, смотрите: палатку можно поставить где-нибудь там, - и он показывает рукой в сторону от дороги, где разливается чудная Бия. – А я вас высажу возле магазина. Продукты купите.
Это просто замечательно!
Мы выходим у магазина, благодарим людей, и они уезжают.

В магазине большое разнообразие чего только можно, - сложно поверить, что всё это помещается в таком маленьком здании. Продавщица терпеливо ждёт. Я, как обычно, с голодухи хочу купить всё и сразу.
Наконец, затариваемся чаем, сардельками, геркулесом, неизменной сгухой, - так называют сгущёнку, - и пакетом хрустящих сушек. Про чёрный мелкий индийский чай Антон говорит:
- Этой пачки нам хватит, наверное, до самого конца путешествия!
Так, кстати, и получается.

Платим пополам. Потом одеваем рюкзаки, и Антон берёт пакет с продуктами. К моему великому облегчению несёт его сам.
- Ещё скажи, что тебе тяжело, - посмеивается надо мной.
- Да, мне тяжело. Рюкзак тяжёлый.
- А зачем ты столько взяла с собой? – резонный вопрос, который напрашивается.
- Антон! Я пересобирала его четыре раза! Пока он не стал относительно приемлемым по весу. Он весил гораздо, гораздо больше!

О, если бы я была мышечным мутантом, разве бы оставила дома оторванные от сердца и выложенные вещи? Кусок целлофана? Тёплый пуховик и штаны? В конце концов, крышку от кастрюльки, которую он будет припоминать мне при каждом разведении костра, - без крышки, как известно, вода закипает значительно дольше.
Мы удаляемся от дороги и выходим на берег. Солнце в это время так искусно подсвечивает маленькую ёлочку и стайку мошек, застывшую почти неподвижно в воздухе, что Антон потрясённо кричит:
- Как это… ПИПЕЦНО КРАСИВО! – и достаёт фотоаппарат. Он вообще-то фотограф.
На моём фотике память «благополучно» потрачена, поэтому я наслаждаюсь видом просто так, уронив ботинки и рюкзак прямо на землю.

Потом мы подходим к одному из рукавчиков Бии, плоско разливающейся по поверхности камней. Антон разувается, закатываем штанины. Я перехожу воду в шлёпках, - так меньше чувствуется неровность дна и острые камни. Вода ледяная. Через три шага пальцы ног немеют от холода.
Антон идёт босиком. Вдруг в воде замечаем маленькую рыбку, похожую на «бычка» или сомика. Окраска рыбки полностью сливается с цветом дна, но мы всё равно находим её, замершую, на одном из камней. Разглядываем, смеясь от радости, стоя в ледяной воде босыми окоченевшими ногами.
Это чудесно. Река живая.

Однако, вечер надвигается, и мы идём дальше. Надо успеть расположиться так, чтобы никому не мешать, не мозолить глаза, и чтобы нам никто не мешал тоже.
В итоге находим такое место, на берегу реки Бии, под двумя ивами. Рядом с ними стоит уазик, и прямо в самой реке, одетый в рыболовный резиновый комбинезон, совмещённый с сапогами, - стоит мужик, в толстых очках и кепке. При виде нас он становится ещё более угрюмым, уходит дальше, вниз по течению реки. На другом берегу тоже рыбачат: кто с берега, кто - тоже забравшись в воду. Едва закинутую снасть тут же уносит течением, и многие выбирают идти, сопровождая её. У Антона тоже есть удочка. У меня – куплены крючки и леска.
Раскидываем палатки. С дровами тут проблем нет – много сушняка и коряг на берегу. Сооружаем кострище. Вскоре, когда значительно темнеет, мужики собираются и уходят. Уезжает и уазик.

Мы сидим у костра, Бия журчит неподалёку. Едим, пьём чай. Болтаем. Оказывается, Антон, как и я, бросил всё, уволился с работы, за несколько дней купил снаряжение и поехал осваивать автостоп. Выясняется, что у него даже зубная щётка такая же, как у меня. Один в один.
Антон рассказывает, что очень хочет уехать как можно дальше. Для меня Алтай – это уже далеко. А он после Алтая хочет доехать до Байкала и дальше, причём через Монголию.
Я бы поехала с ним, но загранпаспорт оставлен дома. При мыслях о возвращении, внутри поднимается чёрная тоска и отчаяние. Не хочу домой. Там меня никто не ждёт, кроме моей старой котьки. А котька меня простит. Просто поудивляется немного.
Как там она сейчас…

Днём я прошу у Антона удочку, - очень хочется сходить и пофантазировать, что «клюёт». Но Антон не даёт, объясняя это тем, что здесь никого поймать невозможно. Он уже спрашивал у рыбаков. Они говорят, что здесь водится хариус или щука. А на них нужны особые снасти.
- Ну дай хоть сходить, постоять, - прошу я в нетерпении. Утром он попросил у меня крючок, я дала. Почему теперь я не могу постоять с его удочкой, на которой висит мой крючок? Между прочим, крючок - это не самое бесполезное во всей этой конструкции.
Антон непреклонен. Словно упрямому ребёнку, он говорит:
- Я дам тебе поймать рыбу там, где ты её точно поймаешь. А не здесь.
После чего сам берёт удочку и уходит вдоль берега ловить рыбу.

Мне обидно. Можно, конечно, попытаться сделать удочку свою: леска у меня есть, и крючки тоже. Но удочка-то уже есть! Зачем делать ещё одну?
Мимо меня идёт рыбак, с пластмассовым ведёрком на поясе. В руках – удочка.
- Ой, здравствуйте! – восклицаю я.
Рыбак мгновенно меняется в лице. Только что он шёл отстранённо и собирался пройти мимо меня. А тут останавливается и тоже приветливо здоровается.
- Скажите, пожалуйста, - пытаюсь выведать я, – на что Вы ловите рыбу?
- Ну вот, - объясняет рыбак, расправляя леску. - нужны или ложная мошка, или червяк. У меня вот… ложные мушки приделаны.
На леске висят в ряд несколько крючков, замаскированных под мушек: на них примотаны маскировочные пёрышки.
- Нету нынче рыбы, - жалуется он. – Пропала. Раньше много было. Сейчас одну только выловил…
И он показывает мне содержимое своего ведёрка.

Там лежит рыба. О! Она пятнистая, влажная, слизистая, и я прошу подержать её в руках, как какую невидаль. Разрешает. Рыба чудесно пахнет рыбой. Не поймаю, так хоть в руках подержу это чудо.
Сама серебристая, спинка затемнённая, покрыта чёрными разлитыми мелкими пятнышками. Мордочка в недоумении от наступившей смерти.
- Хариус, да? – уточняю я.
- Ага, - подтверждает рыбак.
С счастливейшей физиономией аккуратно водружаю хариуса обратно в ведёрко.
- Спасибо, - говорю рыбаку.

Уходит. Руки мыть не хочется, - они всё ещё пахнут хариусом. Нюхаю руки, сидя на камне.
Итак… ложных мушек у меня нет. Но червяка можно попытаться найти. И я бегу ворошить валуны и коряги в ближайшем лесу. Берег Бии сплошь состоит из камней. Редкая травка растёт то здесь, то там. Есть дикий лук, цветущий фиолетовыми метёлками. На берегу всё сухо, даже под камнями.
Лес тоже каменистый.

И только углубившись в него и расковыряв несколько коряг, я обнаруживаю одного-единственного худосочного дистрофика, отдалённо напоминающего червяка.
С этой находкой в руке бегу искать Антона. Хоть рядом постою, когда он будет закидывать удочку. С моим крючком. И моим червяком.

Однако, Антона нет. Я пробежала вдоль берега уже изрядно, в том направлении, куда ушёл он, но его нет. Есть другие рыбаки, которые смотрят на меня недоумённо. Мне приходится смачивать червяка водой, чтобы он окончательно не засох и не испёкся в моей руке.
Удручённая, возвращаюсь в лагерь и обнаруживаю, что Антон там.
- Червяк! – кричу я ему, подбегая.
- Червяк. И что? – осведомляется он, не понимая моей радости.

- Я спросила у рыбака. Он сказал, что можно ловить на ложную мушку, и на червяка. Вот: червяк! – нетерпеливо и гордо демонстрирую будущее ведро пойманной рыбы в лице одного несчастного червяка.
- Я тоже спрашивал. На червяка клюёт только щука. И потом – я уже убрал удочку. Выпусти его лучше.

Ладно. В конце концов, мысль о том, что червяк останется жив, даже каким-то образом перекрывает расстройство от зря пробеганного времени.
Выпускаю червяка опять же в лесу. Он вкручивается в землю так мучительно, будто боится, что я сейчас передумаю. Ползи, везунчик.

Ночью сидим у костра, и вдруг мимо нас тихо пролетает птица. Она летит так бесшумно, что это кажется невозможным. Тем не менее, это так.
- Сова, - поясняет всезнающий Антон.
А утром мы долго наблюдаем, как на том берегу, над верхушками деревьев, поймав тёплые воздушные термики накручивают спирали, не шевеля крыльями, похожие на коршунов птицы.

Потом одна из них летит вдоль реки, пролетает над нами и садится неподалёку на прибрежный, торчащий колом камень. Она сидит неподвижно, созерцая окрестности и нас. Пытаюсь подойти поближе, чтобы рассмотреть. Подпускает, но не близко. Потом лениво срывается, планирует над водой, набирает высоту.

Я нахожу заросли шиповника. Красные сочные плоды уже мягкие, созревшие. Набираю две горсти.
- Антон, ты слышал: ночью были какие-то звуки? – я боюсь всяких ночных звуков.
- Я слышал только, как ты храпела, - отвечает он недовольно.
- Это я медведей отпугиваю! – нахожусь, что ответить. Надо же. Не знала, что я храплю. Мне казалось, что я вообще не сомкнула глаз.

Осознаю, насколько спокойнее путешествовать вдвоём с напарником. Есть на кого оставить вещи и лагерь, если хочется куда-то прогуляться. Есть с кем поделиться впечатлениями. И, наконец-то, я появлюсь на фотографиях не в виде дурацкого селфи а-ля «это снимаю не я, а моя рука».

Следующим утром тырю у Антона удочку, пока он спит. Удочка стоит, прислоненная к его палатке. Тихонько беру её, выпутав верхушку из веток ивы, и на цыпочках ускользаю к реке. Я знаю, что ничего не поймаю. Мне принципиально важно позакидывать снасти в воду. Просто попытаться. К тому же вчера я нашла пух, который вылез из спальника и волосиной прикрутила его к крючку. Получилась, конечно, не мушка, а мушище. Но хоть что-то.

Я бегу на реку прямо в белом термо-белье, похожем на пижаму.
Через какое-то время мимо меня проходит рыбак, и я останавливаю его всё тем же вопросом:
- А на что Вы ловите?
Он показывает мне всё то же приспособление, что и первый рыбак. Называется оно плетня. Несколько крючков на одной леске. Потом он смотрит на мои прибамбасы и неторопливо, с серьёзным видом говорит, - одни глаза смеются:
- О… Я смотрю, у Вас так оборудовано… Наверное, измучить Вас хотят…

Я подношу палец к губам, косясь на палатку Антона:
- Тс-с-с! Мне её вообще не разрешали брать!
Он по-доброму смеётся. Ещё бы. Тётка в белой пижаме с удочкой, на леске которой висит одинокий крючок. Тогда как пятью крючками сразу и то не удаётся нынче поймать рыбы. Расходимся.
Ещё пару раз закидываю удочку, и потом так же тихо возвращаю её на место.
Всё. Удовлетворение получено.

Днём Антон уходит смотреть Телецкое озеро. Я остаюсь в лагере. Мне хватает Бии, так что до озера я не дохожу. Не хочется. Течение у Бии сильное. И если у берега, стоя по щиколотку, ещё можно удержать равновесие, то зайдя по колено, это сделать уже значительно сложнее. Она толкает водой, тянет за собой. Ноги скользят по дну.
Антон вскоре возвращается, довольный, что зарядил телефон в каком-то магазине. Озвучил цены на катера, которые могут довезти до знаменитых водопадов, и мы оба понимаем, что водопады мы посмотрим в другой раз.

Я решаю искупаться, потому что очень жарко. Раздеваюсь, беру с собой коврик и иду к воде. Антон, как фотограф со стажем, комментирует это так:
- Сюжет номер один! Женщину на коврике уносит потоком воды! Жесть, пасаны! Смотреть до конца!
Тем не менее, я отваживаюсь зайти и даже с громким визгом окунуться в ледяную воду. Оставив коврик на берегу. Меня хватает только на один раз, - настолько холодна вода. Река, к тому же, действительно едва не уносит меня с собой.
Антон тоже окунается, но молча. Партизан, что.
Эта фраза «Жесть, пасаны! Смотреть до конца!» фигурирует в течение всего вечера, - мы сочиняем всё новые видеосюжеты и хохочем надо ними.

Говорят, что Телецкое озеро и Байкал сообщаются между собой: мол, вода у них держится на одном уровне. Но подтверждения этому нет.
Днём обнаруживаю рядом с лесочком яблоню: она маленькая, но сплошь усыпана красноватыми крепкими яблочками. Яблочки маленькие, но совсем не кислые. Срываю несколько. Собирать их сейчас бессмысленно: на яблоне они и дозреют, и целее будут, чем в пакете. Но тут я немного просчиталась, как выяснилось позже.
Вечером опять приезжает уазик, с тем же угрюмым мужиком. Он ловит рыбу, но недолго. Быстро опускается темнота, в которой не видно поплавка, и он уезжает.

Нашему взору предстаёт выплывшая из-за леса круглая серебряная луна и миллиарды звёзд, множеством точек набрызганных на небе. Мутными пятнами белеют туманности. И Большая Медведица выступает не только задней частью туловища с хвостом в виде ковша с ручкой, но и проявляет и остальные части своего тела, голову и лапы. Стою, задрав голову к звёздам, пока не затекает шея.
Холодно. Даже сидя у костра, закутавшись в кучу одежды и синтепоновое одеялко, мне продолжает быть холодно. Антону в это не верится. У него, наверное, кипяток бежит по венам и артериям. Я же леденею, как льдышка.

Днём я нахожу в реке домики, оставшиеся от ручейников. Они настолько гениально созданы, что я увлекаюсь этим, и поиски живых ручейников для рыбалки плавно трансформируются в поиски пустых раковин от ручейников для любования ими. Набираю целую горсть этих шедевров. Домик ручейника похож на овальный чехлик, инкрустированный тем, что находится на дне реки. У бийских ручейников это мелкие камешки, по цветовой гамме повторяющие каменистое дно реки. Один из ручейников, погорячившись, прилепил к своему домику огромный не сдвигаемый с места булыжник. Эгогище восторжествовало, не иначе.
У того берега лес начинается прямо от реки. Вдоль берега периодически ходят коровы, звонко оповещая об этом окрестности колокольчиками на шеях. Один раз прошёл вдоль реки пьяный вдрыбаган мужик, пытаясь рыбачить. Он залезает в воду по пояс, едва держась на ногах, и я боюсь, что сейчас случиться худшее. Из разряда «Жесть, пасаны». Удивительным образом сохраняя равновесие, он исчезает за поворотом.

Вечером говорю Антону:
- Пойду, сорву пару яблочек на ужин.
Но моим глазам открывается грустная картина: яблоня стоит обескураженная и голая. Почти все яблочки лежат на земле.
Недаром днём слышались вдалеке мальчишечьи крики, - понабежали, как саранча, протрясли её, бедную, и убежали, едва надкусив по яблочку: обкусанные огрызки валяются рядом. Набираю яблок полный капюшон и карманы, - оставлять жалко. Тащить с собой – тоже не вариант. Это лишний вес. Не знаю, что делать с ними. Остаться ещё на день, питаясь только ими?
Антон, увидев меня, едва не падает в костёр от смеха.
- «Пару яблочек»?
- Я не виновата! – оправдываюсь я. - Давай их засушим! Будет чего жевать в пути.
Но потом я передумываю. Сушка яблок может занять очень много времени. Нам же нужно трогаться дальше. Ещё утром мы решили, что сегодня стоим здесь последний день.
- Биичка… Бийка… - я едва не плачу, полоская в ней ладони. Так не хочется покидать её, журчащую, бесконечную, чистую.

Автостопом до алтайского яка. Глава 25
«Детство – это неизлечимо» (Вера Полозкова).

Наступает безоблачное утро. Пьём чай.
Антон очень дисциплинированный, - он чистит зубы два раза в день. Как потом станет ясно - при любых обстоятельствах. На улице может быть град, шторм, буря, зима – но утром, едва разомкнув глаза, и вечером, когда уже темно, - он всё равно будет стоять с зубной щёткой и методично чистить зубы.
Он даже делится зубной пастой, которая у меня давно закончилась.
Иногда это может выглядеть забавно – чистить зубы в каких-то экстренных ситуациях. Например, выпал снег, а утеплиться нечем, - Антон чистит зубы. Возможно, он делает это в любых непонятных ситуациях.

В моей же «дамской сумочке», именуемой рюкзаком, не всегда можно раскопать зубную щётку. Поэтому я чищу зубы раз в день. Или раз в два дня. Первобытные люди зубы не чистили вообще. К тому же вода очень холодная. Я нахожу ещё миллион причин для нытья, после чего зажимаю зубную щётку в руке и выползаю на улицу чтобы составить Антону компанию в соблюдении этого ритуала.
У большинства людей здесь с зубами большие проблемы. У кого-то нет одного зуба. У кого-то половины зубов. Может быть, дело в генетике или в чём-то ещё.
- Зубы надо чистить. Два раза в день, - поучительно говорит Антон, возведя зубную щётку к небу. – Иначе гореть тебе в гигиене огненной!
Хохочу, едва не подавившись пеной от зубной пасты.

Сегодня мы собираемся вернуться на Чуйский тракт. У Антона целый перечень мест, которые можно посетить: он не собирается пролетать Чуйский транзитом. Я соглашаюсь – не хочу терять напарника. Путешествовать с кем-то вдвоём гораздо, гораздо спокойнее. И «стопить» тоже.
Методично мы собираем палатки, просушив их на ветру. В который раз удивляемся тому, что так много вещей упаковалось в два относительно компактных рюкзака. Кипячу воду, охлаждаю, заливаем в бутылки. Сидим «на дорожку». Время уже к полудню, надо бы поторопиться, но не хочется.

Наконец, идём. Стараюсь не оборачиваться, - слишком привязалась к этому месту. Неподалёку ходят вездесущие коровы, пасутся.
Проходим мимо яблони, - к ней на машине приехало какое-то семейство, с вёдрами. Яблоки, действительно, вкусные. И их величина универсальна.
Мужчина недовольно ворчит, завидев нас. Видимо, решает, что это мы натрясли дерево так, что все яблоки осыпались. Пусть думает, что хочет. Там на земле для них осталось много яблок. Нужно уметь проявлять благодарность за то, что имеешь.

Выходим на пустынную трассу. Тихо. Сидим на рюкзаках. Солнце ярко светит и греет. Так проходит час. Периодически смещаемся вместе с рюкзаками вслед за уползающей тенью от верхушки ели. Никого.
Наконец, гружёный какими-то камнями, проезжает грузовик. Голосую. Водитель руками показывает кружок в воздухе: значит, едет недалеко и скоро развернётся обратно. Так и получается. Через полчаса видим его снова: возвращается пустой. Работяга. А мы сидим.
Так проходит ещё час.
Какие-то машины едут в обратном направлении.
Вода, пахнущая дымом от костра, постепенно заканчивается. Ещё несколько машин проезжает мимо. Прав был тот водитель: здесь никто не останавливается. Слишком туристическое место для бесплатного автостопа.

Не знаем, чем заняться. Вслух произношу аффирмации.
- Горно-Алтайск! Мы поймали машину и едем в Горно-Алтайск. Мы в Горно-Алтайске.
Несмотря на это, следующие две машины тоже проезжают мимо. Из них обеих на нас глядят люди и улыбаются от уха до уха.
Стараемся отнестись к этому философски и с юмором. Наверное, Бия не отпускает.
- Мы слишком долго собирались, - говорит Антон. – Надо выходить не позже 11. А лучше в 10.
Моя палатка сохнет долго – из-за юбки на тенте. Да и сам тент не маленький. Пока его просушишь! Обдумываю, как быть с этим в будущем.

Мы сидим на краю пустынной дороги. На дороге появляются редкие машины, которые всё равно не останавливаются. Надо что-то придумать…
Переодеваюсь в юбку и танцую прямо на дороге. Я заколдую это место. Сейчас. Антон, сидя на рюкзаке, смотрит на меня странно. Мои идеи для него чужды. Периодически он говорит об этом:
- Твой возраст не соответствует твоему развитию. Ведёшь себя, как подросток, - констатирует он.
Я согласна. Киваю головой, - это так. Ничего не могу поделать. Пойду похрюкаю от радости. Танцую на дороге нечто трайблоподобное. Не уедем, так хоть натанцуюсь. Я кручу руками восьмёрки и спирали, кодируя дорогу на удачу. Это только что придуманный мною ритуал, в который я хочу верить.

На горизонте появляется машина. Смущённо убегаю с дороги на обочину, голосую: она проезжает мимо, - вдалеке затихает шум колёс. Танцую дальше.
Тут появляется ещё одна машина. Опять голосую. Она останавливается!
- Мы в ту сторону ехали - вы стояли. Теперь обратно едем – вы всё ещё стоите, - говорит водитель. – Садитесь.
Рядом с ним сидит его жена. Машина – праворулька, как и большинство машин здесь: их гонят из Японии.
Запрыгиваем назад. Рюкзаки он погружает в багажник.
- Вы, случайно, не маньяки? – с юморком уточняет водитель. Видно, что он – крупный представительный мужчина, состоявшийся в жизни.
- А что, похожи? – вопросом на вопрос отвечаю я.
- Маньяки и не похожи на маньяков, - Антон объясняет мне мой глупый ответ.
- Да-да! – кивает головой водитель.

Зовут его Михаил. Жену – Оксана. Оба живут на Телецком. Промышляют, как большинство местных, туристическим бизнесом. То есть летом зарабатывают деньги, а зиму на них живут. Кроме того, Михаил занимается строительством домов.
У него есть свой катер, на котором он катает приезжих до водопадов. Капитан корабля. Жалуется на туристов:
- Дорого им? А сколько солярки уходит, чтобы 20 километров проплыть, знают они? А обслуживание катера? Вот то-то!
Помалкиваем. Водопады мы так и не увидели именно по причине «дорого».

- Приезжает такой, с женой, - рассказывает Михаил дальше. – Жмё-ё-ётся… Тут сто рублей ему жалко, тут двести жалко… А потом, опять же он приезжает. Но уже с «племянницей». И давай сорить деньгами: Туда тыщу! Сюда тыщу!.. Не при жёнах будь сказано…
Антон смеётся. Мы с Ксенией помалкиваем. Говорите, говорите. Мы-то на ус мотаем. На наш, женский ус. Михаил начинает рассказывать про глиссирование, орудуя терминами из разряда физики. По которой у меня был стойкий тройбан. Про водоизмещение, плавучесть и гидродинамическую силу поддержания. И как это влияет на расход солярки. Помалкиваю. Зато я умею крестиком вышивать.
- Ага. Семь лет уже одну картину вышить не можешь, - между делом напоминает моя совесть.

… Высаживают нас прямо на выезде из Горно-Алтайска - невиданная удача! Михаил вытаскивает мой рюкзак из багажника. Я расстёгиваю его со словами:
- Стойте! Подождите! Возьмите хоть яблоки! Они вкусные, помытые в Бие, - я уверена, что мытьё в Бие может придать ценности обычным яблокам.
- Яблоки? – интересуется Михаил. – А, ну?
Показываю сквозь пакет их величину:
- Они даже не кислые!
С удовольствием берёт их. Обмениваемся телефонами.

На выезде из Горно-Алтайска машину тормозит Антон.
Он почти договорился, что его впишут в посёлке Рыбалка. Там живёт некий Василий, готовый вписать за работу. Но ему не дозвониться. Я интересуюсь, согласится ли он вписать за работу и меня? Я совсем не против что-нибудь поделать по хозяйству за ночлег, стирку и зарядку гаджетов. Антон пожимает плечами:
- Не знаю. Вообще-то он вроде всех вписывает. Но хочет эксклюзивной помощи по хозяйству. Что бы это значило?

Странный он какой-то. Особенности знакомства по интернету, называется. Ладно, время покажет. К счастью, машина ловится быстро.
- Вам куда? – спрашивает молодой парень, сидящий за рулём.
- Да тут километров десять, - говорит Антон. – Это недалеко. Посёлок Рыбалка.
- Рыбалка… Ага. Садитесь.
Быстро доезжаем. Вечереет. Отпускаем водителя.

Возле дороги пристаём к какой-то женщине и уточняем у неё адрес. Она долго смотрит в смартфон Антона и беспомощно оглядывается по сторонам. Становится понятно, что она не может нам помочь.
- А кто хоть вам нужен? – с надеждой в голосе спрашивает она, желая, всё-таки, помочь.
- Да Василий тут у вас живёт такой…
- Ах, Вася! Ну, так бы и сказали! Васю-то я знаю! Пойдёмте! Покажу его дом! – радостно кричит она. – Он вас, конечно же, пригласит к себе: он туристов любит…

С облегчением вздыхаю. Меня Василий вообще ни в каком виде не ожидает.
На прощание женщина показывает нам рукой:
- Вон, через пять метров его двор. Зайдёте во двор, там зелёная машина будет стоять. С надписью «продаётся».
Прощаемся. Хорошо бы тут вписаться. Уже заметно свечерело, а палатку в посёлке не поставишь. Над входом кроме того висит большая надпись: «Продаются саженцы». Василий, получается, ботаник. Здорово.

Заходим во ворота. На объявлении о продаже машины видим номер телефона Василия. Становится понятным, почему было не дозвониться: одна цифра написана с ошибкой. Проходим во двор. Он пустынен. Двор засажен разными цветами, травами, кустами и кое-где это сочетается с деревянными причудливыми статуями. Никого. Под навесом висит импровизированный большой колокольчик, сделанный, кажется из кастрюли. Звоним в него с целью привлечь хозяина.

Неподалёку стоит небольшое строение, похожее на баню. Белая в прошлом тюль закрывает дверной проём. Наконец из-за неё босиком появляется среднего роста мужик, в семейных трусах, спущенных ниже живота.
- Чё стоите? Проходите, - слегка картавя, говорит он и исчезает обратно.
- Антон. Куда проходить-то? – спрашиваю я осторожно. – В баню, что ли?
Он пожимает плечами. Неподалёку расположен домик, на котором висит табличка: «Дом для гостей». Может, надо пройти туда? В нерешительности топчемся на месте. Рюкзаки тянут плечи.

Через какое-то время мужик появляется опять. Я спрашиваю его:
- Куда проходить-то?
- Куда-куда. Сюда, - отвечает он грубовато. – Познакомиться же надо, наверное.
Хм… Его тон отнюдь не гостеприимен. Заходим внутрь этого маленького строения, скинув рюкзаки снаружи. На землю в это время тихо опускается вечер, заметно темнеет.
В помещении очень грязно. Полы покрыты кусками земли, и моя первая мысль: «разуться» сменяется мыслью другой: «переодеться в шлёпанцы». Осуществляю её. Внутри пахнет чем-то неудобоваримым: кисловатый подтухший запах смешивается с запахом трав, сохнущих под потолком. Помещение освещается тусклой лампочкой без абажура, висящей из потолка. Василий стоит перед нами, в трусах и на его груди в изобилии растут седые волосы. Глаза, тем не менее, как будто подведены чёрным карандашом, и это никак не клеится со всем его образом, а, скорее, наоборот, отвращает. Стараюсь не смотреть на это зрелище.

Внутри помещения находится печка, на которой лежит лоскутное одеяло серого цвета. По всей вероятности, Василий там спит. С другой стороны помещения расположен длинный узкий стол, притёртый к стене и стоят несколько тяжёлых сколоченных из досок табуреток. В углу – холодильник. В другом углу – умывальник.
- Оля, - представляюсь я.
- Антон, - говорит Антон. – Я Вам писал. И звонил. Но номер написан неправильно, поэтому не дозвониться.
- Вот как? – Василий озадачен. – Это надо исправить…

Сесть он не предлагает. Стоим.
- Это мой дом, - замечает моё смущение Василий. – И то, что я в семейных трусах хожу – так это моё дело.
- Это Ваше право. Ходите в чём хотите, - отвечаю я. Хоть голым ходи, чувак. Не вопрос.
- Была тут у меня в гостях одна Оля, - говорит он пренебрежительно. – Как села на стульчик, ручки сложила, так два дня и просидела…
Молчу. Мне неприятно, что он за глаза критикует незнакомую мне Олю.
- Пацаны с ней нормальные приехали, - поясняет он дальше. – Мы с ними шашлыков нажарили! Песни под гитару пели! Весело провели время. А Оля эта так и просидела на стуле!
- Понимаете, - пытаюсь оправдать Олю я. – Женщине, для того, чтобы петь, нужно настроение.
Василий реагирует мгновенно. Он громко орёт:
- Да мне похеру на её настроение!

После чего я понимаю, что ночёвка в палатке сегодня для меня была бы предпочтительнее. Молчу. Мне всё понятно и так. Василий меж тем, шлёпая грязными босыми ногами по полу, проходит к холодильнику, достаёт оттуда продукты: халву, арбуз, хлеб, молоко; ставит всё это на стол и начинает есть. Нам не предлагает ни присесть, ни присоединиться.
- Я научу вас жизни, - смачно откусывая арбуз, говорит Василий. – А то приезжают тут всякие, на халяву. – Арбузный сок течёт по его подбородку.
Достаю из рюкзака сушки, ставлю на стол и начинаю их грызть. По одной.
- Угощайтесь, - говорю ему.
Василий говорит с усмешкой, глядя на это:
- Сушки… Я сушки люблю, когда их килограммов пять. Поставишь такой мешок на стол, и ешь их потом…
Ну, извините. Пять килограммов у нас нет. Всё тебе не «Слава Богу».
- Рассказывайте, - говорит Василий, догрызая арбуз. – Вот что ты умеешь? – он обращается ко мне на «ты».
- Я ветеринарный врач, - отвечаю. – Живу под Питером. Были бы у Вас животные, я могла бы Вас проконсультировать, – говорю, а сама с облегчением думаю: «Хорошо, что у тебя нет животных, чувак». - Ещё я могу зашить что-нибудь, или помыть полы. Или, может быть, у Вас есть список дел, из которых я могла бы что-то сделать…
- Копать яму и складывать дрова я и сам умею! – недовольно восклицает Василий, кромсая ножом халву. - Мне нужны эксклюзивные люди. А не посредственности. Я приглашаю к себе людей, чтобы они проявили свои необычные таланты. Вы должны сами предложить мне что-то интересное. Нужно быть личностью, понятно?

Да уж куда понятнее-то. Я «должна». Это всё равно, что поднести пистолет к виску человека и потребовать от него в грубой форме сочинить талантливое музыкальное произведение.
- Если Вам нужны только эксклюзивные личности, а не такие примитивные посредственные существа, как я, то, возможно, мне следует избавить Вас от своего присутствия и пойти поискать, где можно поставить палатку. Несмотря на то, что уже стемнело, - предлагаю ему такую альтернативу.
- Да вы специально так подгадали! – восклицает «проницательный» Василий. – Приехали к вечеру, чтобы я не смог вас выгнать на ночь глядя!
- Выгнать нас, - замечаю я всё тем же уравновешенным голосом. – это Ваше право. Это Ваша территория и Ваши порядки.
- Вы неправильно себя ведёте. Неконструктивно, - продолжает он всё тем же хозяйским тоном. – Договорились же: сложите мне дрова. И вообще оставьте ваши Питерские замашки.

Загребаю в кулак несколько собственных сушек, сажусь на табуретку. Вот гадость-то какая. Зачем я только приехала сюда? Тюрьма какая-то, а не вписка.
Сушки на ужин. Это даже хуже, чем в дождь на природе. Там, по крайней мере, не воняет. Антон, между тем, спокоен и его, по ходу, всё устраивает.
- В гости вообще нужно ездить с подарками, - меж тем продолжает учить нас Василий. – Вот я, например, не отказался бы от сувенира. Кедровой шишки мне бы хватило. А ты? – он переключается на Антона. – Когда едешь с водителем, чем потом расплачиваешься с ним? Ты что думаешь, такой красивый, да? Чтобы на халяву ездить…
У меня есть магнит с вертолётом. Но я его тебе дарить не собираюсь. Хрум-хрум-хрум.

Сушки – это прекрасно. Грызу их, запивая своей водой. Пластиковая чашка у меня с собой, завёрнутая в целлофановый пакетик. Это та самая чашка из-под кофе, от психолога Сашки-дальнобойщика. Не хочется ничего ни брать, ни отдавать в этом доме.
- А один тут приехал! – продолжает возмущаться Василий. – И спрашивает меня: можно я у вас здесь травы покурю?
Возмутительно, конечно. Василий-ботаник, и на его территории хотят дымить трупом растения. Беспредел. Заедаю свой ответ сушкой, то есть молчу. Этот монолог не предвещает прекрасной вписки. Наконец, Василий говорит Антону:
- Вон там плитка. Можно что-нибудь сварить. Вода здесь, - и добавляет, в надежде на поощрение: - Я живу согласно «Принципу Всеобщего Изобилия».

Принцип гласит, что нужно отдавать, и тогда тебе много чего прибудет. Что-то незаметно пока, что он живёт согласно этому принципу. Антон берётся варить вермишель. Достаёт всё необходимое из рюкзака. Вода в ведре содержит какие-то водоросли и насекомых. Выясняется, что берётся она из ямы во дворе. Такую воду без кипячения пить опасно.
Плитка маленькая, похожа на обогреватель. Спираль раскаляется докрасна, но вода в котелке закипать не спешит. В такой атмосфере время тянется крайне медленно. По радио под треск помех идёт какая-то передача. Василий забирается на печку и пытается разобраться в телефоне. У него не получается. Помогать ему совсем не хочется. Иду к Антону.
В итоге Василий говорит:
- Завтра поеду в город. Куплю себе модем.
Вермишель, раскисшая в медленно закипающей воде, похожа на кашу. Мерзко, но есть можно. Ужинаем с Антоном пресной вермишелью.

Наконец, Василий показывает нам помещение, где можно переночевать. Внутри его ремонт, всё покрыто строительной грязью и пылью. В углу стоит диван.
- Во сколько Вы встаёте? – спрашиваю я Василия в надежде быстро сложить дрова и свалить отсюда.
- В восемь, - отвечает он.
- Фронт работы сейчас покажете или потом?
- Завтра утром покажу, - говорит он как-то задумчиво. Наверное, придумывает для нас кое-что ещё затейливое.
Уходит. Наконец-то вздыхаю с облегчением.
- Антон! У меня есть непреодолимое желание проснуться в шесть и втихаря свалить отсюда! – озвучиваю я свои мысли.

Антон против. Кажется, Василий ему даже импонирует. Ну, конечно. Он же не «Оля». Диван один и он грязный, поэтому брезгливо кидаю сверху него синтепоновое одеялко, а уже потом расстилаю свой спальник.
Подметаю полы найденным веником. В воздух поднимается удушливая пыль. Полноценно проветрить не получается: окна почти не открываются. Воды нет. Антон погружается в работу, заполняя свой блог и обрабатывая видео.
Залезаю в спальник. Спать.

Утро встречает меня плохо: диван круглый и всю ночь я скатывалась к стене, в объятия грязной, белой от строительной пыли батареи. В результате не выспалась. Выхожу на улицу. Василий стоит там, красит вонючим лаком какую-то деревянную статую, должную украсить его участок.
- Доброе утро, - здороваюсь я. Но меня как будто не замечают. Да и хрен с тобой.
Иду паковать рюкзак. Свалить бы отсюда побыстрее, пока утро. Утром «стоп» самый хороший.
Когда я выхожу второй раз, Василий оборачивается и пренебрежительно говорит:
- А. Привет. Ветеринар…

Из его уст это звучит даже оскорбительно. Антон уже стоит во дворе, проснулся раньше меня.
- Чего делать-то? – уточняю я фронт работ в надежде побыстрее покончить с этим и уехать отсюда.
- Идите для начала чай попейте, - предлагает якобы подобревший Василий.
Достаю из кармана свою чашку в пакетике:
- Чай?
- О. А зачем это Вы чашку в пакетике держите? – насмешливо спрашивает Василий.
- Чтобы чистая была, - разве это не очевидно?
- Но он же всё равно испачкается, пакетик-то! – спорит Василий.
Что за дебильный диалог!
- Он внутри чистый, - поясняю я.
Василий смотрит на меня с усмешкой. Будто я хожу с ручным петухом по музею. Или вообще как-то нарушаю порядки мироздания одним своим присутствием. Я убираю чашку обратно. Что-то мне уже не хочется чаю.
- Где дрова-то? – спрашиваю его.

Он показывает на огромную гору кривых поленьев, лежащую рядом. Часть из них наколота, часть лежит большими сучковатыми заплесневелыми чурками. В общем, слёзы, а не дрова.
Достаю из рюкзака рабочие перчатки, даю одну Антону. Так и работаем: каждый в одной перчатке. Складываем поленницу, насколько это возможно.
Василий заканчивает лакировать скульптуру, хватается руками за крышу навеса и висит на ней, слегка подтягиваясь и демонстрируя свою спортивность. Сегодня поверх трусов он одел красные шорты. Спасибо тебе, чувак, за такую жертву.

Наконец, поколотые дрова кончаются, и Василий спрашивает у Антона:
- Колоть умеешь?
Я хочу возмутиться: если сейчас мы ещё будем колоть кучу дров, то освободимся не раньше, чем после обеда! Нам надо ехать. К тому же не такая это была вписка, чтобы работать тут, как каторжным!
Антон меж тем смиренно соглашается, берёт колун и идёт колоть. Наконец, выбрав минутку, когда Василий куда-то исчезает, я говорю:
- Антон! Может, хватит? Нам надо ехать!
Но он так не считает, по-видимому. Ещё одну ночь здесь я не переживу. Это похоже на рабство: что-то заставляет людей приходить и работать, несмотря на невыносимые условия. Я здесь совсем, совсем не ради этого!

Василий возвращается. За это время в его голове созрел план, как можно использовать мои знания. Он смотрит на меня и вопрошает:
- Токсокароз!
- Что? – мне нужны пояснения.
- Ты же знаешь, что такое токсокароз? – уточняет он.
- Ну да. Глисты, - говорю простыми терминами.
- Как от них избавиться?
Чувствую себя, как будто я на приёме в ветклинике. И как будто пришёл муторный конфликтный владелец с собакой, который не хочет идти на контакт, но которому нужны сведения и ответ на вопрос: «Что делать?». Для таких все врачи - идиоты, хоть в лепёшку расшибись.

Скупо и поверхностно раскрываю свои знания по токсокарозу. Да, аскариды. Собаки и кошки основные хозяева. Личинки, мигрируя в организме, могут вызывать бронхиты. Опасны для маленьких детей, - у них личинки тоже могут мигрировать.
- Во-о-от! – подтверждает Василий. – И что же делать? Они же могут и в глаза мигрировать! Ослепнуть же можно!
- Если личинка инкапсулировалась, то тут уже ничего не сделать. Разве что отрезать глаз, - говорю я грубо. – Проще заниматься профилактикой и периодически гнать глистов.
«И соблюдать элементарную гигиену», - хочется добавить мне.

- Аскарид вообще в природе много. Свиные тоже у человека мигрируют. Если свиным говном, например, удобрять, то есть риск заразиться, - почему я сказала «говном»? Я же интеллигентная женщина…
- А если человеческим? – уточняет Василий.
- А человеческим – тем более, - поясняю я. Это же очевидно.
- А чем гнать-то их? – спрашивает он.
Перечисляю препараты, их много. Даёт мне синий фломастер, хочет, чтобы я записала их всех на стенке холодильника. Пишу и говорю всё, что знаю. Аминь.

К счастью, Василий вспоминает, что ему надо в город. Поэтому он одевается в цивильную одежду и предлагает нам закончить с дровами. С радостью покидаю эту территорию, буквально топчусь у выхода. Василий, меж тем, набирает каких-то травок, смешивает их с уже сухими и говорит Антону:
- Вот. Будешь с водителями чаем делиться. Тут курильский чай, чабер, бергамот и бадан.
Про бадан он говорит, что можно использовать только засохшие коричневые листья.
- Почему? – спрашиваю я.
- Маленькие дети же писиют? – странно отвечает он мне.
- И? – пытаюсь уловить ход его мыслей.
- Так и здесь. Токсины уходят, листья засыхают.
- Понятно.

Выходим со двора. Василий, закрывая ворота на замок, продолжает учить нас жизни:
- Вот здесь полоса сплошная идёт, машине не съехать на обочину. А здесь съезд в посёлок, тут можно и голосовать.
- Здесь же ей неудобно будет остановиться, - пытается спорить с ним Антон.
- Да с хера ли? – напористо отвечает ему Василий со знанием дела.
В это время на той стороне трассы, разделённой двумя рядами ограждений, останавливается маршрутка. Василий стремительно покидает нас, перебегает трассу и, в прыжке преодолевая ограждения, успевает сесть на неё.
С глубочайшим облегчением вздыхаю. Ну и вписочка…

Пройдя какое-то время вдоль трассы, мы спускаемся к Катуни. Она щедра, как обычно, на всё: и своим присутствием и изобилием сухих дров вокруг.
С величайшим наслаждением варю кашу. На этот раз она четырёхзлаковая.
Потом чай. Стираемся. Умываемся. Чистим зубы. Уходить отсюда не хочется.
Свобода – это так просто.

My travelliving.
Автостопом до алтайского яка. Глава 26
Хочется сказать: «Я люблю тебя», но всё время некому (Рената Литвинова).

Антон хочет забраться на смотровую площадку «Чёртов палец», с которой должен быть потрясающий вид. Я в этом не сомневаюсь. Лучшего оставляет желать вид мой.
Солнце шпарит невыносимо. Мы идём в этом пекле вдоль трассы, изнемогая от жары. Каждый шаг даётся мне с огромным трудом, потому что вообще-то я не готовилась так много ходить.

А можно было бы. Ещё дома одевать рюкзак и уходить гулять по парку часика на четыре. Или колёсики приделать к рюкзаку.
Если так пойдёт дальше, то колёсики надо будет приделывать мне.
Идём по лесистой части дороги. Там благословенная тень. Поглощая калину, растущую среди деревьев. Она кисловатая, но уже созревшая. Семечки характерного вида, как сердечки.

Потом на пути оказывается какая-то сгнившая деревянная лестница, идущая наверх. В который раз радуюсь, что мы вдвоём: если один тут загремит, то второй, по крайней мере сможет поржать. То есть, я хотела сказать: сможет оказать помощь.
Лестница кряхтит, ступеньки целые через одну, густо покрыты сочным зелёным мхом. Выдерживает нас обоих: сначала Антона, потом меня.

Наверху оказывается чей-то заброшенный особняк. Терраса, на которой стоит никем не тронутый диван, столы и стулья. При желании можно было бы заночевать здесь, но ещё только день и думать об этом рано.
Двор ограждён высоким металлическим забором. Как бы нас тут не поймали за проникновение на чью-то собственность… Антон думает подлезть снизу, но одна из створок забора внезапно оказывается свободно открыта. Выходим наружу.

Рядом с этим домом находится довольно монументальный мост, передняя часть пролётов у которого напрочь отсутствует. С величайшим облегчением роняю рюкзак на землю. Антон тоже ставит свой рюкзак рядом.
Мы перелезаем на мост по балкам, идущим снизу и держась за металлические перила руками. Мост огромен. Под ним широченной полосой протекает бирюзовая красавица Катунь. Можно любоваться на это вечно.

С другой стороны моста разрушений ещё больше – перебраться туда я не рискую. Высота приличная. Внизу – традиционный для Катуни каменистый берег. Одни валуны.
Возвращаюсь обратно. Этот подвесной мост называется Айский, и, как говорят, совсем недавно он функционировал. Где-то там, за ним находится красивое тёплое озеро Ая. Возвращаемся к рюкзакам.
Рядом с мостом стоит пара. Грациозная женщина на шпильках капризно возмущается, обращаясь к своему мужчине:
- Ну и как я должна тут лезть?
Он спокойно отвечает:
- Как-как… Так.
Не, ну доступно объяснил. Она закатывает глаза к небу, возвращается к машине и переобувается в спортивные тапочки. На её лице написано: «Какой непонятливый. А на руках перенести – не судьба?».

Одеваем рюкзаки, ползём дальше. Вернее, ползу-то я. Антон довольно-таки бодро идёт. Сворачиваем на дорогу, которая предположительно ведёт на обзорную площадку, но она утыкается в какой-то шиномонтаж с бешеными собаками за забором, а потом трансформируется в узкую тропинку, идущую просто в поле.
Опять возвращаемся на дорогу. Становится понятым, почему «Чёртов палец» так назвали. Ещё чуть-чуть и я рухну от усталости.
Неподалёку находится стол с сооружёнными рядом лавками. Стоит он возле многоствольной древней берёзы, дающей благословенную тень. Садимся на лавки. Антон шутит, обращаясь к кому-то:
- Хей! Мохито со льдом, пожалуйста! Сколько ещё можно ждать!
Пью тёплую воду из мятой бутылки и поддакиваю:
- Что за обслуживание, в самом-то деле! Пина Колада, безалкогольную!
Потом Антон задумчиво говорит:
- Нда-а… Я бы лимонадику выпил…

Через десять минут он произносит:
- Всё, пошли.
- …А-а-а-а… - растекаюсь я бесформенной массой на столе. – Ещё пя-я-ять мину-у-уточек…
- Ладно, - разрешает Антон безэмоционально.
Сидим ещё. Потом всё-таки приходится подняться и идти дальше. Антон замечает, что в первые несколько минут рюкзак не кажется таким тяжёлым, как через час ходьбы. Мой рюкзак наполовину висит на нижних лямках, обтягивающих живот. Это так задумано, чтобы разгрузить спину. Но тазобедренные суставы от этой идеи не в восторге.

Мы доходим до ещё одного моста, - он более массивен, широк и по нему мчатся машины. Под мостом всё также течёт Катунечка, к которой я скатываюсь по насыпи, молниеносно потеряв рюкзак на самом верху. Окунаю в неё одежду, одеваю, мокрую, на себя. И лицо. И ноги. Сверху – жара, внизу – лёд. Территория контрастов.
Солнце и чуть-чуть ветерка высушивают мокрую одежду на мне за пять минут. Это просто пустыня какая-то, а не Алтай. Сушняк. Других слов нет.
Ветер шевелит берёзки, и с них просто напоминанием о грядущей осени осыпаются одинокие жёлтые листочки. Надо спешить. Решаем попасть на Манжерокское озеро.

Мы опять стоим на краю дороги, по которой мчатся машины. Никто не останавливается. Возле дороги растёт множество диких яблонь, с которых мы дегустируем кислые яблочки.
- О! Эти не такие кислые, как предыдущие! – набирая полный карман.
От порывов несильного ветра с берёз золотистым потоком тихо летят листья, переливаясь под лучами послеобеденного солнца.
Час безуспешного «стопа». Решаем отдохнуть.
- Антон, дай печенек, - прошу я.
- Ты что, хочешь есть? – удивлённо спрашивает он.
- Да, а что такого? Обеденное время давно прошло. Печенек дай.
- Мы же ели с утра. Кашу.
- Это было утром, Антон.

Не понимаю: ну почему так сложно дать мне поесть? Тем более, что мы покупаем продукты вскладчину.
- Куда в тебя столько лезет? – совершенно искренне удивляется Антон.
- Меня просто не устраивает то трёхразовое питание, которое в понедельник, среду и пятницу.
Он неохотно расшнуровывает свой рюкзак, достаёт печенье. Позволяет взять пару штук. Потом тоже берёт и ест.
- Почему тогда ты ешь, если не хочешь? – обиженно спрашиваю его я.
- Ты же ешь. Вот потому и я ем.
Да ну тебя совсем. Я устала. Я голодная. У меня сейчас сердце от жары остановится. Нужна тебе мёртвая напарница, интересно? Хрум-хрум-хрум…
Съедаем половину пакета.

По обочине прямо на нас медленно едет трактор, с мощной косилкой, приделанной сбоку. Четыре мощных металлических круга вертятся, кроша траву, ветки и придорожный мусор. Жёлтым облаком над ней поднимаются берёзовые листья, налетевшие на обочину в предвкушении осени.
Уходим с трассы ближе к лесу, подтащив с собой рюкзаки. Трактор, громыхая, проезжает мимо. Решаем сменить позицию. Одеваем рюкзаки и идём вверх по трассе. Но наверху оказывается пост ГАИ, - не самое удачное место для остановки. Проходим ещё немного, за поворот.

Опять пререкаемся о выборе места для «стопа». Очень не хочется спорить, смиренно соглашаюсь ловить там, где говорит Антон. Начитанный умными книжками он утверждает, что надо ловить машину прямо из-за поворота.
- Нас совсем не видно из-за поворота, Антон! – патетически воплю я, взывая к очевидному.
- Зато водитель скорость снижает на повороте. Ему легче остановиться, - поясняет он.
- Где он будет останавливаться? Здесь обочина небольшая. Остановится, и кто-нибудь ему в зад влетит из-за поворота! Будь я водителем - ни за что бы здесь не остановилась!
Впрочем. Что зря говорить. Машины у меня нет. И сил никаких тоже.
Пускай попробует. Может, он и прав. Сажусь на рюкзак. Здесь даже тени нет.
Из-за поворота периодически выносятся машины, словно черти из табакерки, и несутся дальше, мимо. Проходит ещё какое-то время. Я обматываюсь парео, в очередной раз изобразив юбку и влезаю в шлёпанцы. В ботинках слишком жарко.
В какой-то момент голосую я, и вдруг одна машина останавливается. Затормозив, чуть ли не с визгом тормозов и изрядно проехав мимо. Потому что видит меня поздно.
- Иди, спроси, - говорю я Антону.
Так и повелось: если я ловлю, то он спрашивает.
В машине оказывается трое коренных алтайцев: молодая девушка, которая испуганно глядит на нас, пожилой дедушка, который сидит сзади, и мужчина средних лет за рулём. Мужчину зовут Николай. Рюкзаки грузятся в багажник, мы садимся в машину.
- Вам куда надо? – спрашивает водитель.
- Манжерок, - отвечает Антон. ё
- А вы куда едете? – уточняю я у водителя.
- В Кош-Агач, - говорит он.
Что? Что??? В Кош-Агач??? Ушам своим не верю. Это надо ж было поймать такую машину! Да это же совсем рядом с моими яками! Это же то самое село, от которого ходят уазики до Джазатора и несметного количества яков! Кош-Агач!
- Кош-Агач! – повторяю я для Антона, на случай, если он не расслышал.
Если сейчас я поеду туда, то завтра, возможно, уже увижу своего яка.

И тут передо мной встаёт извечная проблема выбора. Антон, конечно же, не хочет сразу ехать в Кош-Агач. Это означает, что мы транзитом проскакиваем приличную часть алтайских достопримечательностей: Тавдинские пещеры, Ботанический сад, Зубрятник… К тому же он почему-то твёрдо решил заехать на вписку к одному парню, который живёт в отдалении от Чуйского тракта и водит народ на Мультинские озёра. До него тоже не дозвониться. И это вообще немеряный крюк, отрывающий меня от яков.
То есть либо мне надо сейчас, за десять минут езды решить ехать с ними, оставив Антона в посёлке Манжерок, и дальше путешествовать одной среди коренных алтайцев. Что довольно опасно. Либо составить компанию Антону, чтобы уже потом вместе с ним поехать в Кош-Агач: так мне кажется хоть и дольше, но безопаснее.

Грызу локти в страшном смятении. Вот он, мой як, маячит в сутках пути. Уже мог бы быть завтра рядом. А вот Антон, который приехал далеко не ради яков, и его тоже можно понять.
Водитель с девушкой высаживаются в посёлке Манжерок, - идут в магазин.
- Антон, нам бы тоже надо купить продуктов, - намекаю я. Владимир Петрович говорил, что в Манжероке самая развитая инфраструктура по сравнению с соседними посёлками.
Антон соглашается, идёт следом. Пока они в магазине, я продолжаю мучительно взвешивать и перевзвешивать правильность своего выбора. Тот факт, что за два дня уже могла бы увидеть яка, говорит и о том, что на третий день из-за отсутствия цели мне придётся прямым рейсом ехать домой. А мысль об этом нещадно продолжает меня гнобить. Я хочу остаться здесь. Навсегда. В качестве хоть кого-нибудь. Вцепиться руками в кору лиственницы. Не хочу домой. Нет.

Николай с девушкой выходят из магазина: она грызёт кедровые орешки, как все алтайцы, надкусывая каждый передними зубами и складывает пустые скорлупки в ладонь руки. Антона нет. Николай садится за руль, заводит мотор.
- Подождите! – говорю я. – Антон…
- А. Чуть не уехал, - смеётся водитель. – Ну, сейчас развернусь…
И он начинает разворачиваться на узкой стоянке.
Антон выходит, садится в машину. Гордый, демонстрирует бутылку лимонада Буратино, купленную по акции за бесценок. Здорово. Он с утра заказал себе лимонад. Рада за него.

Николай уточняет, куда мы хотим попасть. Антон говорит:
- Манжерокское озеро, рядом с посёлком Озёрное.
Николай кивает головой. Высаживает нас прямо на повороте туда.
Скрипя сердце вылезаю из машины. Они уже к вечеру будут в Кош-Агаче. Уже к этому вечеру!..
Прощаемся.
- Я ещё доеду до Кош-Агача! – обещаю я водителю.
- Чего? – не понимает он моей воинственности.
- Приеду ещё, говорю! – повторяю я.
Антон даёт Николаю ништяк, как завещал Василий: переложенный в маленький пакетик сборный чай.
- Что это? – спрашивает Николай.
- Чай. Вкусный! Полезный! – кивает головой Антон.
- Ваш?
- Наш, наш, - подтверждает Антон.
На самом-то деле, конечно, чай не «наш». А как раз-таки «алтайский».

Машина уезжает. Я в растрёпанных, рваных чувствах. Как же мне успеть до яков, если уже с берёз осыпаются листья и скоро будут заморозки? Мы же успеем, да, Антон?
Прямо на нас по обочине идёт корова. Рядом с дорогой стоит табличка «Водитель, пропусти пешехода». Корова останавливается возле таблички, звучно мычит в пустоту и двигается дальше.
Переходим дорогу.
- Ты теперь мне весь мозг выешь, - предполагает Антон.
- Только попробуй бросить меня теперь! – «угрожаю» я горьким голосом. – Я только ради тебя осталась! Кош-Агач! Они поехали в Кош-Агач, подумать только!
- Можно подумать, здесь одна такая единственная машина, которая едет в Кош-Агач, - пытается, что ли, утешить меня Антон.
- Там были коренные алтайцы, ты понимаешь!? – я указываю на особую ценность этой машины. – Коренные! Алтайцы!

И в этот момент цепляю своим парео какое-то растение, густо покрытое колючками: мелкие семечки мёртвой хваткой внедряются в платок, и я едва не спотыкаюсь. Эти семечки я буду потом мучительно выковыривать из ткани два дня подряд, сажая занозы в пальцы.
Мы идём вдоль пустынной трассы. Она широкая, гладко заасфальтированная. Справа и слева от неё пасутся коровы. Они периодически выходят из леса, изучающе смотрят на нас, переставая жевать, и идут себе дальше. Где-то там дальше есть Манжерокское озеро. Идём и идём. Километров, наверное, пять.
Наконец, куда-то выходим. Упираемся прямо в коровье стадо. Чистые молочные коровы, увидев нас, медленно расходятся, освобождая дорогу.
- Доить умеешь? – Антон делает жест, как будто он держит корову за рога.
Шутит он, что ли? Чужую корову доить. Молчу. Шутит, конечно. Просто я так устала, что юмора уже не воспринимаю.

Прямо перед нами – луг. Вдалеке внизу – ограждённая с обеих сторон дорога. Кроме ограждений, с обеих сторон её сопровождают высокие придорожные фонари. Эта трасса тоже отлично заасфальтирована и пустынна, уходит за горизонт.
- Анто-о-он, - ною я. – А давай я посижу с рюкзаками, а ты разведаешь, куда дальше идти, а? Я больше не могу.
Но Антон не соглашается. Мы идём через луг к дороге. Вечереет.
- Анто-о-он, - делаю я вторую попытку. – Дай печенек.
- Опя-я-ять? – вопрошает Антон. – Ты что, ешь просто так, а не от голода?
- Я больше не могу идти, - сознаюсь я. У меня болят все суставы ниже талии и сердце от жары готово остановиться ещё позавчера.
- Пошли давай, - Антон не соглашается ни остановиться, ни дать мне поесть.
Безучастно ползу следом за ним по мере своих сил. Почему он не понимает, что мне тяжело? Я и без рюкзака бы уже устала столько идти! Молчаливо ною, внутри себя…

Мы перешагиваем через ограждения, переходим пустынную дорогу, - пока мы спускались к ней и шли через неё, так ни одна машина и не проехала. Углубляемся в лес, где, согласно навигатору, должно быть озеро.
Вместо этого утыкаемся в какие-то камышовые заросли. Это похоже на болото. Возможно, когда-то оно и было озером. Но сейчас это просто камыши, растущие на огромной территории. Всё бы ещё ничего, но тут нас начинают атаковать тучи комаров.
- Комары, Антон! – пищу я, стремительно одевая куртку с капюшоном и пряча руки в рукава.
- Сиди здесь. Сейчас я всё разведаю, - говорит Антон, скидывая рюкзак. Его окружает комариная туча, и так он и уходит, покрытый серой звенящей пеленой.
Достаю из его рюкзака печенье и ем. При этом руки спрятаны в рукава, а из капюшона торчит только поллица. Если я сейчас не поем, то я съем Антона. Но он об этом ещё не знает. Через несколько минут он возвращается.

- Озеро рядом. Это его заболоченная часть, - говорит он.
Хрум-хрум-хрум… Одеваю рюкзак, жду Антона. Идём. Печенье я не выпускаю из рук, потому что я усталая и голодная. Просто потому что.
Мы находим озеро, - там, где оно на него похоже. Вода, кубышки возле другого берега. Ничего особо примечательного. Заметно вечереет.
- Где остановимся? – в кои-то веки совещается со мной Антон.
- Здесь комары, - констатирую я. – Может, вернёмся обратно, на поле?
Соглашается. Видимо, мой угрюмый вид, окружённый комарами, с полупустым пакетом из-под печенья говорит сам за себя. Чувствую себя обузой.

Солнце быстро погружается в тучи, и окрестности окутывает кромешная темнота, до которой мы едва успеваем набрать маленькую охапку дров. Этого мало. Наверху, на пригорке растут несколько берёз, и среди них расположено кострище, сложенное из камней. Решаем остановиться возле него. Каким-то образом, в темноте, раскладываем палатки, начинаем колдовать с костром. Это превращается в мучение, потому что здесь луг, а за дровами надо идти в лес. А уже темно. Антон исчезает во мраке, взяв налобный фонарик. Появляется с кусками деревяшек. Наламываю маленьких сухих веточек с растущих берёз.
В закромах находится кусочек бересты, разжигаем костёр. Сначала он не хочет разгораться, а потом раздувается ветром так, что весь жар уходит в сторону. Варим гречку, пьём чай с хлебом и сгущёнкой. Долго потом пытаюсь затушить разгоревшиеся головёшки, чтобы не устроить пожар: на поле трава уже изрядно выгоревшая, высушенная солнцем.

Ночью начинается дождик,- не проходящий, долгий, с небольшими передышками во времени.
Каждый раз, вечером, возникает ощущение, что не один день прошёл, а как минимум, неделя. И не одна неделя прошла, а месяц. И не месяц совсем, а полжизни. Это странная растянутость времени не перестаёт меня поражать. Жизнь как будто медленно замедляет свой стремительный бег в этой череде событий: как найти место, дорогу, еду, питьевую воду.
Набираю дождевую воду с юбки тента палатки, черпая её чашкой. Рада, что тент с юбкой: полтора литра воды, которую, если припрёт, можно пить без кипячения.
Утром к нам приходят лошади, со звонкими колокольчиками на шеях. Пасутся рядом. Выбираюсь из палатки. Выясняется, что мы поставили палатки прямо посреди коровьего туалета. Очевидно здесь, под берёзами, они скрываются от палящего солнца, ну и справляют свои физиологические надобности. Коровьи лепёшки повсюду, даже возле костра. Каждый раз нам приходится очень избирательно или ставить что-то на землю или садиться на неё.

Спасибо за подробный рассказ1 Я очень хочу побывать на Алтае!

Только я хочу перебороть свою аэрофобию и прилететь на самолете.

Интересно. во сколько денег это мне выльется?