Продолжение. Начало рассказа здесь >>>>

Вторая часть ** Третья часть >>>> *** Четвертая часть >>>> *** Пятая часть >>>> *** Шестая часть >>>> *** Седьмая часть >>>> *** 8 часть >>>> *** 9 часть >>>> *** 10 часть >>>>
11 часть >>>> *** 12 часть >>>> ***13 часть >>>>



Слово «Алтай», по всей видимости, является производным от «Ал-тайга». В переводе оно означает «Благородные Каменные Горы» (учёный-исследователь В.В. Радлов).


— Юра, можно я сегодня у вас во дворе переночую? – спрашиваю я. – В палатке.

— Да, конечно, — разрешает Юра. – Во дворе полно места. Если хочешь – можешь хвойника подстелить, чтобы мягче было.

— Не, спасибо, – смеюсь я. По-моему, я могу спать уже где угодно: на ступеньках, на корнях, на вокзале… Или вообще не спать.

Раскладываю палатку во дворе, придавив юбку тента лежащим рядом горбылём.

Кидаю внутрь неё коврик. Готово.

Ребята, которые ходили с Юрой до озёр, показывают, что успели сфотографировать марала. На фотографии этот большой, красивый олень стоит в полный рост, глядя прямо в объектив. Радуюсь за них.

В моём рюкзаке давно повесилась мышь, поэтому я заношу его в дом и хочу купить еды. Бодро шагаю до магазина с пустой авоськой. Он закрыт. Хм…

Возвращаюсь. Юра к этому моменту опять исчезает – уезжает по делам. В доме за главного остаётся Лёша.

Лёша — среднего роста, спокойного характера и житейского ума человек. Методично и неторопливо он переделывает все дела в доме, после чего сидит перед компьютером и играет. В игру-стратегию.

Это выглядит эпично: детские вымышленные виртуальные игрушки на вершине мира, почти в сердце Горного Алтая. Особенно на фоне необходимости выживания в этих суровых условиях.

— Лёш… А, что… когда магазин-то откроется? – спрашиваю я.

— Там два замка или один? – в свою очередь спрашивает меня Лёша.

— Два.

— И второй красный?

— Ага.

— Ну… Тогда сегодня, скорее всего, не откроется. Ты сходи до её дома.

— Ладно.

Надо же. Как там в анекдоте… «На подоконнике стояло сорок восемь утюгов»… Разведчики отдыхают. Иду до дома продавщицы, благо, он рядом с магазином. Лает привязанная собака. За забор не захожу. Из дома выходит заспанный помятый мужчина с лохматой головой. Наверное, он спал.

— Здравствуйте, — приветствую его. Спрашиваю: – А что, магазин-то сегодня откроется?

— Уехала она по делам, — отвечает он. – Откроет в пять часов.

— Ладно.

… Сижу на крыльце дома, леской, найденной на берегу Катуни под Усть-Коксой зашиваю сумку от палатки: когда я кидала её на другой берег перед переправой, металлической дугой прорвало швы. Мне бы ещё ботинки отремонтировать, которые уже щедро черпают землю. Но резина подошвы, к которой надо пришить основу, сделанную из пуленепробиваемого материала требует особых инструментов.

Потом Лёша решает затопить баню. На этот раз шланг держу я, наполняя вёдра водой, а он носит их внутрь бани.

… Возвращаюсь обратно к магазину в пять.

Терпеливо сижу на бревне рядом с магазином, наблюдая сельские картины: рядом сама по себе пасётся большая хрюшка, пятаком ковыряя землю, — видимо, поедает дождевых червей и корни растений. Свиней тут, вообще, мало. Мне рассказали, что свиньи и на ночь домой не заходят: так и живут на улице. До осени.

Поодаль ходит гнедой конь, тоже не привязанный. Флегматично пасётся, коротко переступая ногами. Мимо меня неспешно проходит мужчина, ведя в поводу двух коней: на одном сидит его маленький сын и покачивается в такт лошадиному шагу, держась обеими руками за седло.

Вдалеке белеет верхушка горы. Дует холодный, выдувающий душу, ветер. Пересаживаюсь от него, прячась за угол, на крыльцо магазина.

Мимо меня проходят две маленькие девочки, с куклами в руках. Обсуждают детскую одежду. Это забавно. Потом идут два мужика, один из которых громко говорит мне:

— Да её сегодня не будет!

На что я отвечаю:

— Обещалась в пять открыть!

Мужики недоверчиво хмыкают, причём и один, и второй; проходят мимо.

Магазин не открывается ни в пять, ни в шесть, ни сегодня. Уныло возвращаюсь домой с пустой сумкой, и тут приходит Антон. Рада, что он живой, но молчу.

— Ну, что? – спрашивает Лёша, оторвавшись от экрана компьютера.

— Закрыт, — вздыхаю я.

— Счас мы ей позвоним, — говорит Лёша.

Набирает номер, включает громкоговоритель и ставит телефон на подоконник, прислонив к оконному стеклу: связь ловится только здесь. Пока идут гудки он поясняет:

— Обычно так и звоним, чтобы она подошла.

Забавный график работы.

Трубку продавщица не снимает. Лёша ругается и выключает телефон.

Вспоминаю, что у Антона должен был остаться геркулес.

— Геркулес! Остался? – спрашиваю его.

— Да, — отвечает Антон, доставая продукты.

Как раз на один раз хватит. Варю кашу на сгущёнке. Ещё у нас есть хлеб и чай. Лёша отказывается. Мы с Антоном едим.

Чёрная кошка и серый кот мирно спят на круглой подушке, на полу, полукольцами обняв друг друга. В печке тихо потрескивая, горят дрова. Тепло.

Антон какое-то время ждёт Юру, потом понимает, что напрасно и тоже раскладывает свою палатку во дворе.

… Баня божественна. За период своего путешествия я посещаю бани чаще, чем в будни. Греюсь внутри, забравшись на полати. Счастье – это баня…

Потом сижу в доме, остываю. Говорим про коноплю, растущую на Алтае. Лёша говорит, что у того, кто долго курит траву, развивается слабоумие. Что, как говорил его знакомый, который любил послушать классическую музыку, она мощно усиливает восприятие. Причём даже когда перестаёшь курить – восприятие всё равно остаётся изменённым.

Что стало с тем знакомым — история умалчивает.

Жутко не хочется идти в палатку – там холодно, по-прежнему дует морозный ветер. Предвкушаю неизбежную простуду. Спальник греется в доме вместе со мной. Если я быстренько занесу его в палатку, и сразу залезу внутрь сама, то, возможно, у меня будет ещё несколько тёплых часов. Пребывая в таких раздумьях слышу Лёшино:

— Ты можешь в доме переночевать. Если хочешь.

Конечно, хочу! Похоже, мысли здесь материализуются прямо в воздухе.

— Лёш… Ты золотой человек, знаешь об этом? – благодарности моей нет предела.

Забираюсь в спальник, разложив его на соседнем топчане. Антона он тоже оставляет ночевать в доме, но на полу. В кромешной темноте проходит ночь.

С утра я просушиваю тент от палатки, развесив его на верёвке. Ветер выдувает конденсат за несколько минут. Пакую всё в рюкзак. Пока утро – надо двигаться. Меня ждёт мой сарлык.

Обнимаю Лёшу.

— Спасибо за всё.

Выхожу.

Дорога в одиночку не становится легче или короче. Она такая же тяжёлая и длинная. Пью воду, иду, рюкзак тянет. Машины едут, но редко. Торможу одну. Это оказывается таксист.

— До Мульты докинете?

— Садись. Двести рублей.

— Сто.

— Договорились.

Едем. Молчу. Как-то не хочется ничего рассказывать или делиться энергией, когда везут за деньги. Меркантильность, ага.

В Мульте долго и мучительно стою в магазине, глядя на прилавок. С одной стороны, нужно купить продуктов. С другой стороны, их потом придётся тащить самой. Антон-то остался в Маральнике.

— Скажите, — спрашиваю у угрюмой продавщицы, которая, кажется, ненавидит весь мир, а туристов в особенности: — А можно купить не килограмм вермишели, а полкило?

— Нет, — бурчит она.

— Ладно. Давайте килограмм. А можно ещё прозрачный пакетик попросить?

— Нет. Пакеты только для весового продукта.

Ладно. Покупаю ещё сардельки и хлеб.

Иду.

Во дворике, на скамейке сидят несколько женщин, разговаривают. Спрашиваю их: правильно ли иду, ибо способна заблудиться даже в трёх соснах. Да не, даже в двух. Кивают головами.

Выйдя за пределы Мульты, сажусь на лежащее на земле поваленное дерево и ем сардельки с хлебом. Потом звоню своим, потому что на моём телефоне наконец-то появилась связь. Ещё звоню Маше:

— Маш, хочу сказать, что мы с Антоном добрались до Мультинских озёр, всё нормально.

— Заходи в гости! – жизнерадостно зовёт Маша.

— Не, Маш. Спасибо тебе, но наглеть не буду. Пойду дальше.

— А то смотри, осталась бы, переночевала…

… Прощаемся, вешаю трубку.

Опять прохожу мимо пасущихся табунов лошадей и несметного количества коров на фоне далёких гор. Сюда бы хороший фотоаппарат и зависнуть на несколько дней. Потому что наглядеться невозможно. Мой фотик с его картой памяти благополучно устал и кажется помер, как и вся остальная техника.

Ловлю машину, останавливается. В салоне трое парней, вроде адекватные.

— Мы только до Октябрьского, — говорит водитель.

Это недалеко, но лучше, чем пешком.

Сажусь, едем. Ребята едут по делам. Рассказываю, что путешествую по Алтаю.

— Сколько буду вам должна? – спрашиваю у водителя между делом. Уже и так понятно, что в этой части Алтая автостопа, как понятия, не существует.

Он смотрит на меня мельком и отвечает:

— А сколько дадите.

— У меня денег негусто…

— Сочтёмся…

Едем. Проезжаем мимо Тихонькой с её испорченным йогуртом и мимо Верхнего Уймона с прекрасным музеем Рериха. Антон был прав, когда говорил, что общее впечатление от места складывается из мелочей. Впрочем, вероятно, не только места.

— Вот, предположим, если бы в Усть-Кане та женщина не посоветовала эту хорошую столовую, а грубо послала бы… Какое впечатление у тебя осталось бы от Усть-Кана? — вопрошал тогда он, фоткая чек с адресом столовой…

— Мы потом в Усть-Коксу едем, — говорит водитель. – Но это будет где-то через час, не раньше. Вы скорее ещё кого-то поймаете.

— Хорошо, — киваю головой.

За посёлком Октябрьский меня высаживают, водитель достаёт мой рюкзак из багажника, отдаю ему деньги.

Дальше иду пешком. Впереди полная неопределённость, как обычно. Машин здесь уже больше, дорога местами покрыта асфальтом. Трассу видно издалека, но голосовать почему-то не хочется. Устала и морально, и физически.

Медленно иду по направлению к Усть-Коксе. Наблюдаю, как два пастуха, верхом на лошадях, гонят отару овец через дорогу. Овцы сплошной меховой волной перетекают на другую сторону дороги, пастухи держат их кучно, бойко скачут, — один справа, второй слева от отары.

Потом мимо меня проезжают машины, поднимая тучи пыли от белого известняка, устилающего дорогу в местах, голых от асфальта. По мере приближения к селу, таких участков становится всё больше. Я уже вижу крайние дома Усть-Коксы на горизонте, но силы на исходе.

Торможу машину.

Внутри сидят три мужика, они как раз едут в Усть-Коксу.

— Подвезёте? Тут идти-то осталось… километра три, — принижаю я расстояние до посёлка.

— Ну, предположим, не три… — поправляет меня водитель.

Но соглашается. Весёлый, но пьяный товарищ сзади двигается, и я залезаю тоже назад вместе со своим рюкзаком и полюбившейся мне палкой.

Пока мы едем, я понимаю, что да, таки, не три километра.

Мужики возмущённо обсуждают какого-то предпринимателя, который продаёт неисправные аккумуляторы.

— Купил у него, новый. А он не рабочий! Прихожу обратно, говорю: «Чё за дела?», а он отпирается, мол, ты сам его сломал. Как сам-то? Если я уже четвёртый такой?

— А ты что?

— Ну что-что… Через знакомого одного пришлось улаживать.

Водитель, помолчав минуту, добавляет:

— Я пару месяцев назад тоже у него покупал. Тоже не рабочий.

— И?

— Да ничо. Так вошёл возвращать, что дверь вынес. Он мне сразу деньги назад вернул, без слов…

Суровые алтайские мужики… Не забалуешь…

Потом переключаются на меня. Я рассказываю, что хочу найти яков, и для этого возвращаюсь на Чуйский тракт, чтобы с него попасть в Джазатор.

— Сарлыки? А зачем так далеко-то? Тут в Сугаше сарлычники их тоже пасут, — вдруг неожиданно говорит водитель.

— Сугаш? Где это? – кричу я в полный голос, суетливо доставая карту…

Ну да, Сугаш… Нахожу на карте… Мы же там замёрзли, как тараканы, стоя на остановке… Чай в кастрюльке…

О, Боже! Это же совсем рядом. Неужели я увижу своего яка уже так скоро? Может быть, даже сегодня или завтра! Волнительность накрывает меня с головой, пытаюсь аккуратно сложить карту, развёрнутую на полсалона, обратно. Заворачиваю её в пакет.

— Где Вас высадить лучше? – спрашивает меня водитель.

— Мне бы у почты, — прошу его.

— О, почта как раз там, куда мы едем, — радует он меня.

Жизнь прекрасна. Возле почты меня высаживают. Благодарю. Прощаемся.

На почте я хочу отправить открытки всем, кому обещала. Сижу над ними, наклеив марки и занеся ручку и не знаю, как передать то, что сейчас чувствую. Пишу «Привет от сурового российского автостопа и прекрасного Алтая». Как-то так… Отправляю.

Иду на выезд из Усть-Коксы. Как меня учил Антон – на выезде ловить машины лучше всего. Ещё бы место хорошее найти. Но места там нет. Обочина маленькая, машины едут быстро. Уже послеобеденное время, и опять надо спешить. Скоро встанет вопрос с ночёвкой. Ночи становятся всё холоднее и непредсказуемее. После ночи в тайге пальцы на ногах так и остались отморожены, не чувствую их.

Наконец, примерно тридцатая машина останавливается. Водителя зовут Павел. Он здесь едет в первый раз. По делам, в Усть-Кан и без карты. Достаю свою. Мы проезжаем населённые пункты, а я, как навигатор, подтверждаю, что мы едем правильно. При этом умудряемся весело болтать.

Павел поражается мне, предполагая, что путешественники – какие-то странные особенные люди. Пытаюсь его разубедить.

— Нет, мы такие же, только с небольшим прибабахом. С совсем крошечным.

— Так где Вас высадить? – спрашивает Павел.

— Мне нужен Сугаш. Там живут сарлыки.

— Сарлыки?

— Ну да. Это яки. Я приехала сюда, только чтобы увидеть яков.

Немного помолчав, Павел решает уточнить:

— «С крошечным прибабахом»? Ты уверена, что с крошечным? – почему-то перейдя на «ты».

Хохочу. Ну, конечно. Если я сейчас начну рассказывать про сеанс регрессии и «как я дошла до такой жизни», то слово «крошечный» станет вообще неуместным.

— Знаете, что, — в ответ говорю я. – Давайте я Вам дам с собой карту. Вырву страницу из атласа, чтобы у Вас были ориентиры, куда ехать.

Он соглашается. В это время мы подъезжаем к селу Сугаш. Почему-то я его совсем не узнаю.

— Вы, пожалуй, сначала спросите, точно ли здесь есть эти Ваши… сарлыки… Я подожду, — говорит Павел, хотя и спешит. Он мне определённо нравится.

— Ладно, — соглашаюсь я. Вылезаю из машины, отставив внутри рюкзак. Так легко и просто здесь начинаешь верить людям. Я даже номер машины не посмотрела. Но, тем не менее, выхожу наружу и иду к мужику, который спрашивает что-то у хозяйки в ближайшем дворе.

— Здравствуйте! – говорю ему. – Скажите, пожалуйста, правда ли, что здесь есть сарлыки?

— Кто? – похоже, он не сразу расслышал.

— Сарлыки, — говорю громче.

— А. Да. Во-о-он там сарай, видите? – показывает мне на другую сторону от дороги.

О, да, я вижу длинный большой сарай вдалеке.

— Спасибо! – не дослушав кричу в ответ и бегу к машине.

Машина стоит на месте, и Павел смотрит на меня в ожидании.

— Да-да! – кричу ему, улыбаясь. – Они здесь! Сарлыки!

Он тоже начинает улыбаться, заражаясь моим энтузиазмом.

— Желаю Вам сегодня увидеть то, ради чего Вы так долго ехали… — искренне, взвешивая каждое слово, и с какой-то, как мне кажется, завистью говорит он.

Дарю ему маленькую кедровую шишку и страницу из атласа автодорог России, улыбаясь при этом до ушей. Страница, на которой находится Алтай. Он рад.

— Спасибо Вам большое! – говорю, вытаскивая рюкзак из салона. – Удачи!

— Это Вам — удачи, — отвечает он.

Прощаемся. Машина уезжает. Впрягаюсь в рюкзак и бодро бегу по направлению к сараю.

Между тем уже понемногу начинает смеркаться. Я шагаю к сараю. На пути находится большой загон с коровами и телятами. Впритык к нему задом стоит крытая грузовая машина с откинутым бортом. Судя по суете и топоту, внутрь кузова кого-то загоняют. Дверь в кабину открыта, и там сидит водитель.

— Здравствуйте! – бодро здороваюсь я.

Сдержанно он смотрит на меня, не удостаивая ответом.

— Скажите, могу я увидеть сарлыков? – задаю ему вопрос.

— Вы лучше там… спросите… — и он показывает рукой, где нужно обойти машину.

— Хорошо, — киваю и огибаю машину в указанном направлении.

Там находится группа из местных мужиков. Человек семь. Подхожу к ним с тем же вопросом. Один из мужиков пытается что-то мне ответить, но я не понимаю: его челюсти изнутри скреплены проволокой так, будто он перенёс перелом челюсти с необходимостью длительной фиксации. Во всяком случае, я не могу разобрать и слова, а вижу вместо зубов только проволочную решётку. Второй отвечает более разборчиво. И он говорит:

— Не, сарлыков тут нет. Их уже угнали. Опоздали Вы немного.

И спешит помогать загонять корову в кузов.

Нет, в это невозможно поверить. Как это «нет», когда я здесь? Як! Куда ты всё время убегаешь от меня?

В этот момент ко мне подходит очень пьяный алтаец. У него осоловевшие глаза и опухшие мясистые губы, какие бывают только у хронических алкоголиков.

— Хто у нас тут? — он пристально пытается сфокусировать взгляд на мне. И взгляд этот мне совсем не нравится. Ещё какое-то время разглядывая меня и интенсивно качаясь, он переходит к делу:

— Водха есть?

— Не, водки нету, — честно отвечаю я, пытаясь сохранять хладнокровное позитивное состояние.

На его лице проступает следующий вопрос: «А если найду?», но я смотрю на него честными глазами, и вопрос остаётся не озвученным. Водки у меня, действительно, нет. Жалею, что не купила сигареты для откупа.

— Ты хто тахая? Отхуда? – спрашивает меня он.

Стою и думаю, как ответить. Откуда я приехала? Или откуда я родом? Если я скажу, что из-под Питера, то тут меня и обчистят, судя по сгущёной атмосфере. Поэтому я говорю:

— Я из Мордовии. Да. Там рядом Чувашия находится и ещё Ульяновская область.

Слишком много болтаю. Зачем пьяному алтайцу эти топографические знания?

— Русская? – опять спрашивает он, вперив в меня расфокусированный взгляд. Похоже ищет, за что бы зацепиться.

— Мама у меня русская, а папа – чуваш, — отвечаю ему.

— Чуваш-ш-ш…- он начинает ходить вокруг меня, поглядывая на рюкзак и по-змеиному шипеть: — Чуваш-ш-ш… Чуваш-ш-ш…

Почему-то это звучит издевательски.

Остальные в это время загоняют в кузов телят и коров, гикая и махая палками. Н-да… Похоже, сарлыков сегодня я не увижу.

Автостопом до алтайского яка. Глава 41.

Нет такого места – «далеко» (Р.Бах).

Пьяного мужика зовут Николай. Не знаю, как от него отделаться.

Мужики меж тем продолжают загонять коров в грузовик, периодически отвлекаясь на меня. Один высказывает предположение, что идти или ехать в тайгу на ночь глядя – крайне необдуманно. Меня в этом убеждать не надо. Он говорит:

— Вам нужно переночевать где-то… Да хоть у меня во дворе… А утром уже ехать.

Ой, круто-круто… Вот бы так и вышло…

Загнав ещё одну корову, последнюю, мужики дают добро водителю, тот чуть-чуть отгоняет машину, — ровно на то расстояние, чтобы можно было закрыть борт кузова. В этот момент одна из коров, преисполненная решимости, собирается спрыгнуть обратно на землю. И переломать себе ноги. С громкими криками и матюгами все мужики кидаются к ней, начиная лупить палками по краям борта и по морде коровы. Та мечется вправо-влево, пытаясь угадать момент для побега. Взгляд упорный, ищет, куда бы приземлиться. Под гиканье и шум мужики, наконец, поднимают борт кузова, но корова ломится прямо на него, и тем приходится ещё несколько раз огреть её палкой, уже поверх края борта, прежде чем им удаётся закрепить его. Их реакция и слаженность восхищают.



Потом некоторые из них подходят ко мне, но больше из интереса. Кроме пьяного Николая, откуда-то сбоку нарисовывается ещё один, более пьяный парень. Оценивающе смотрит на меня, едва ли в состоянии выговорить хоть слово. Глаза такие мутные и сумасшедшие, что мне становится не по себе.

Ну, сейчас начнётся… местный рэкет. Что же мне делать?

— Чуваш-ш-ш… — Николай опять начинает за своё, приближая ко мне дышащее перегаром лицо слишком близко. Второй стоит рядом, очевидно пытаясь придумать повод. И несколько мужиков – поодаль.

Не знаю, как реагировать. В чистом поле, в их родном селе убежать мне вряд ли удастся.

В это время к нам подходит статный крепкий алтаец с проседью в волосах. Марат.

Он-то меня и спасает. Просто берёт за плечо и аккуратно уводит в сторону, остановив их словами, сказанными якобы мне:

— Пойдём… А то мешают разговаривать…



Сразу же все остальные куда-то расходятся, в том числе и этот пьяный парень. Мы остаёмся втроём: я, мой спаситель и вдрыбаганистый Николай.

Машина с коровами и телятами уезжает.

Сжимая крабом руки исчирканный мятый коробок, Николай долго возится со спичками, сосредоточенно пытаясь прикурить.

Мы с Маратом садимся на бревно, лежащее на земле рядом с загоном, рюкзак привален рядом. Добываю из кармана спички, хочу предложить Николаю, но Марат меня останавливает:

— У него есть.

Прячу коробок обратно.

Николай продолжает чиркать. Сигарета вот-вот вывалится изо рта. Наконец, с третьего раза ему удаётся прикурить её. Торжественно затянувшись, он едва не теряет равновесие и вдруг громко изрекает, обращаясь к Марату:

— А ты женись на ней! Слы-ы-ышь!!!

А потом наклоняется ко мне и начинает ритмично бить кулаком в ладонь, изображая совокупление:

— Ты смотри! Он же может и — того! – и при этом бессовестно притоптывает ногой в такт своим однозначным движениям. На лице появляется какое-то бесстыдное животное выражение.



Марат, сохраняя прежнее спокойствие, не повышая голоса и тщательно взвешивая каждое слово говорит ему:

— Дедушка… Не выводи меня лучше… Достанешь ведь… Иди домой.

И по голосу совершенно очевидно, что Марат не шутит.

Николай шустро отходит от нас на несколько шагов и продолжает стоять уже там, сосредоточенно куря, — уйти сейчас ему неинтересно, а говорить что-то ещё, судя по всему, опасно для жизни. Молчит, созерцая нас издалека.

Авторитет Марата и его глобальное спокойствие покоряют меня раз и навсегда.

— Мне бы проводника. Деньги дам, — пытаюсь договориться я, но Марат только отмахивается от слова «деньги», потому что дело, видимо, в нехватке времени, а не в этом.



— Понимаешь, — пытается объяснить он. – Нам сейчас вообще некогда. Вот просто никак. Совсем нет времени…

И это не стандартная безразличная отговорка «мне некогда». Будущее покажет, что меня буквально втискивают в узкие временные рамки, поместив в разряд важных проблем, которые необходимо решить.

— Посылку сегодня надо отправить в Горно-Алтайск, с автобусом, — говорит Марат. – И телят перегнать на стоянку.

— Тогда Вы мне нарисуйте, куда угнали сарлыков! – с энтузиазмом протягиваю ему свой блокнотик и карандаш. – А я сама найду.

— Какой из меня художник… — Марат берёт карандаш. Рисует схему: — Вот здесь мостик надо перейти… Изба здесь, но я не знаю, может быть, она закрыта на замок… Дальше глухая тайга. И горы…

Понимаю, что стадо сарлыков увели в горы. А горы, как мне удалось убедиться – это мегахолодно. Марат тоже это понимает, захлопывает мой блокнот и задумывается.

— Я бы отвёз, но у меня конь только один, вот в чём вопрос… И что, ты прям вот так собираешься ходить по дикой тайге и искать их?

Эм… Звучит ни разу ни умно, это факт.

Конь стоит рядом, привязан к ограде. Спокойный, он смотрит на нас умным взглядом. Кажется, даже он не одобряет мой «хитрый» план.



Понятно, что конь – это не машина и он не сможет одновременно увезти Марата, меня, да ещё и огромный рюкзак в тот охотничий домик, который находится рядом с неуловимыми яками. Мне почему-то вообще не хочется туда ехать. А хочется остаться здесь, с Маратом, хотя я знаю его от силы десять минут.

— Сейчас решим что-нибудь, — говорит он. – Торопишься?

— Я абсолютно никуда не спешу! – уверяю его, махая руками.

— Хорошо, — отвечает он.

Да, я бы осталась с Маратом. А яки подождут. Даже как-то неловко озадачивать занятых взрослых людей своими странными идеями.

Он звонит по телефону, что-то говорит по-алтайски. Объясняет мне:

— Сейчас племянник приедет.

Через какое-то время к нам подъезжает парень на мотоцикле. Он молодой и жизнерадостный. Кажется, он начинает улыбаться ещё задолго до того, как подъехал к нам. Наконец-то вижу хотя бы одного алтайца с улыбкой, полной белоснежных зубов. Кроме того, эта улыбка такая искренняя и так экзотично смотрится на взрослом парне, что невольно приковывает взгляд. Парня зовут Ринат.

Быстро подъехав к нам, он в одно движение спрыгивает на землю, ставит мотоцикл на упор, откинув его ногой и, вытянувшись в полный рост плавно ложится боком на землю. Подставив руку под голову. Так и лежит прямо на земле, глядя на меня и жизнерадостно улыбаясь. Мотоцикл стоит поодаль.

Живое воплощение алтайца, который контактирует с землёй без всяких там ковриков и других посредников.



Николай наконец-то самоликвидируется, вняв предупреждению Марата. В наступающих сумерках мы остаёмся втроём: я, Марат и Ринат. Они открывают ворота загона, отделяя своих телят и коров, и выгоняют их наружу.

— Ринат довезёт тебя до стоянки на мотоцикле, — говорит Марат.

— Сейчас, чуть-чуть отъеду, — предупреждает тот. – Идите за мной.

Продолжая всё также белоснежно улыбаться, Ринат седлает мотоцикл, машет мне рукой и едет собирать небольшое стадо в кучу. Марат в это время отвязывает коня, ловко садится в седло и тоже едет к нему. Периодически они покрикивают, Ринат на мотоцикле бибикает, и коровы с телятами кучкуются, начиная двигаться в правильном направлении.

Одеваю рюкзак и бегу за ними. Догоняю.

— Садитесь сзади! – кричит Ринат. Подтягиваю лямки рюкзака плотнее, сажусь.

— А за что держаться? – спрашиваю его.

Ринат показывает мне, что под сиденьем сзади есть удобная рукоятка. И ещё внизу мотоцикла есть подставки под ноги. На мотоцикле я ездила всего один раз в жизни. Это было двадцать лет назад: меня прокатил Лёшка, брат моей подруги.

Одну подставку под ногу нахожу, а вторую – нет. Чувствую себя какой-то этажеркой, которая может вот-вот рассыпаться. Причём сзади этажерки прицеплен огромный тяжёлый рюкзачино. Цепко держусь за ручку под сиденьем, и на этом моя устойчивость заканчивается.

Так и едем. Ринат рулит, ловко маневрируя и удерживая мотоцикл в равновесии, несмотря на нехилый вес меня и рюкзака сзади.

Дико извиняюсь.

— Бедный мотоцикл!

— Ничего! Ему и огромных мужиков позади возить приходилось! – утешает меня Ринат.

Одной рукой я держусь, а второй держу палку, расположив её поперёк. Это напоминает какой-то сюрреалистичный сон – справа бегут трусцой коровы, слева растут сосны, которые я стараюсь не зацепить своей палкой. Мы подскакиваем на кочках, поочерёдно: Ринат, я, палка, рюкзак. Бибикаем. В отдельные моменты скорость падает почти до полной остановки, после чего мы опять начинаем ехать. Мотоцикл натужно рычит. Каждый раз, въезжая в канаву, на корень дерева, кочку или колею я опасаюсь, что сейчас мы или упадём, или заглохнем, но Ринат с лёгкостью выводит мотоцикл из этих препятствий, как будто даже не сильно сосредоточившись. Потом мы выезжаем на дорогу и какое-то время едем по ней, после чего снова углубляемся в лес.

В сумерках подъезжаем к дому, в нём уютно светятся окошки. Рядом с домом стоит айыл, крыша которого традиционно покрыта корой лиственницы. И тут я наблюдаю кроликов, которые под светом фары мотоцикла разбегаются в разные стороны.

— ЧТО??? КРОЛИКИ??? – ору я в полнейшем изумлении.

— Ты что, кроликов никогда не видела? – смеётся, повернув голову Ринат.

— Но… Они бегают прямо по земле!

Чёрные крольчата, серые кролики, вперемешку с курицами, разбегаются от нас в разные стороны. Я едва не падаю с мотоцикла от потрясения. Это мираж, что ли? Я удивляюсь кроликам, а Ринат удивляется мне.

Слезаю с мотоцикла, как кулёк, едва не свалившись на землю, продолжая таращить глаза на кроликов и другую живность. Зазеркалье какое-то!

Коровы и телята уходят дальше вниз, в долину, расположенную ниже. Чуть поодаль тянется длинный забор, за которым начинается лес и горы. Марат зовёт меня в дом, но я боюсь собаки, которая лает, стоя у двери. Он что-то говорит ей. После этих слов собака моментально замолкает и уходит вбок. Ринат ставит мотоцикл и тоже идёт в дом. Он бодро шагает впереди и лучезарно улыбается. Заходим в сени.

О-о-о… Как там правильно у алтайцев… Надо громко говорить и ещё издалека, чтобы предупредить хозяев о своём появлении. Потому что они вообще не в курсе. Надо переступать через порог и не касаться косяков двери, потому что дверь у алтайцев – это святое. Громко говорю что-то про то, что вот я иду без предупреждения и всё такое…

Ринат открывает дверь, входит в дом, освещая всё своей улыбкой, а следом заходит Марат и появляюсь я. Вот такая внезапная, с рюкзаком.

В доме находятся две женщины – одна постарше, сидит на кровати, другая моложе, стоит в центре. Обе с удивлением смотрят на моё явление.

— Здрасьте, — это всё, что мне удаётся выдавить из себя. Толплюсь у двери.

Марат, посмеиваясь, что-то говорит по-алтайски. Из всех слов понимаю только проскочившее один раз слово «сарлык». После его рассказа лица женщин ещё больше вытягиваются от удивления. Знакомимся. Хозяйку зовут Гилымчи, и она немного озадачена моим появлением. Это мама Марата. Другую зовут Зоя, у неё румяные щёки и весёлый взгляд.

— Я… в общем… вот, — так я добавляю максимально ценную информацию о своём появлении.

— Проходи, — говорит Марат. Гилымчи смотрит на меня внимательными глазами. Что называется «внезапно»… Или, как там… «Незванный гость»…

Вылезаю из лямок рюкзака. Где мои шлёпанцы…

Рассказываю про себя, про автостоп и свою долгую дорогу, сохраняя бесхитростность.

— А почему одна едешь? – сурово спрашивает меня Гилымчи.

— Н-ну… У меня был напарник, — говорю я. – Мы с ним поругались.

— Как так?

— Дошли до Мультинских озёр, и разбежались там.

— А-я-яй… — качает головой Гилымчи. – Ругаться с напарником… Да ещё и в тайге… Как можно?

Делаю виноватый вид, и говорю в своё оправдание:

— Не, ну а чо он…

— Муж есть? – снова спрашивает меня Гилымчи.

— Не. Развелись. Четыре года назад.

— Почему?

— Так получилось.

Какое-то время она думает, а потом делает однозначный вывод:

— Непослушная, что ли?

Мне так нравится это определение, что я радостно киваю:

— Да, точно! Непослушная!

Ещё какое-то время промолчав, она опять спрашивает:

— Зачем приехала?

— Мужа себе искать, — твёрдо и весело отвечаю я. – В городах все закончились.

— О-о-о… – говорит она. – Здесь тоже нету!

Секунду поразмыслив, я отвечаю:

— Ну, если и здесь, на Алтае мужиков нету, то тогда их вообще нигде нету!

Тогда нет больше смысла в дальнейших поисках этого виртуального неуловимого принца.

— В городе тебе искать надо, — жизненно говорит Гилымчи, повторяясь.

На этом вопросы заканчиваются, весёлая Зоя, выслушав сей диалог, одевается уходит. Оказывается, она и её муж «пасут здесь овечек», как объясняет Гилымчи. Пасут они по очереди, верхом на лошадях. Здесь умение ездить верхом даже не считается умением. Просто подразумевается, что ездить верхом – это всё равно что дышать, или ходить. Такая же необходимость.

В доме хозяйствуют простота и функциональность. Белая печка, белый потолок. Пол, настланный из массивных, толстых досок. Три кровати. Импровизированные столы и тумбочки. Главный, обеденный стол стоит прямо у окна. Рядом с печкой – бидоны и вёдра.



Меня сажают за стол. И ставят посреди стола большой тазик с ароматно пахнущим мясом. Гилымчи подходит к столу, маленьким ножиком отрезает три кусочка мяса и бросает их в огонь, открыв заслонку в печке. Ритуал кормления огня происходит молча. Он означает, что никто ещё не ужинал, потому что огонь кормят первым.

Меня, как гостя, хотят накормить следующей.

Неловко есть одной.

— А можно я буду есть с кем-то? – спрашиваю я, одиноко сидя за столом.

— Сейчас, мы отправим посылку и вернёмся, — говорит Марат. – Ешь давай.

Ринат сидит на табуретке, в рабочей одежде и по-прежнему радостно улыбается, глядя на меня. Прям, экзотика. Я для него — как желающая увидеть яков, он для меня – как человек, способный искренне и долго улыбаться. Не каждый день такое увидишь, чтобы взрослый человек так солнечно улыбался. В городах такое уже не встречается. А вот, оказывается, такие люди ещё существуют. Динозавры.

Гилымчи не спешит присоединиться ко мне.

Она что-то говорит по-алтайски, Ринат подходит к телевизору и пытается найти какую-то передачу, щёлкая на пульте и подбирая правильный канал. Понимаю, что настройки сбиваются уже не в первый раз. Ринат всё исправляет, продолжая радостно улыбаться.

Съедаю кусочек мяса – он тает во рту. Вкус отменный. После такого не скоро снова станешь вегетарианцем.

— Вкусно-то как! – говорю изумлённо.

Марат с Ринатом начинают что-то обсуждать, по-алтайски. Диалог ведётся серьёзным голосом, — очевидно, обсуждают важные дела. Потом возникает пауза, и случается ещё один диалог. Понимаю, что он касается меня после того, как паролем звучит слово «сарлык» и Ринат снова озаряется лучезарной улыбкой. Марат переводит:

— Что будем делать с сарлыком? – тоже весело поглядывая на меня.

Начинаю улыбаться. Мне так хорошо здесь, что уже без разницы, как что решится. Вопрос повисает в воздухе.

Потом они исчезают, — спешат оправить посылку, а для этого надо на трассе поймать тот самый барнаульский автобус, который мы с Антоном однажды видели, проходя через Кырлык.

Возвращаются, запыхавшиеся, но довольные.

— Еле-еле успели, — говорит Марат.

Так рада за них.



Мы садимся за стол. Гилымчи, сидя на кровати, смотрит телевизор. Оказывается, что ей 79 лет. Марат садится на скамью и пытается отодвинуться, чтобы не заслонять телевизор мне.

— Нет-нет! – предупреждаю его. – Я лучше буду смотреть на Вас.

Телевизора у меня нет уже четыре года. И, судя по всему, что происходит на экране, я ничего не потеряла.

Марат излучает стабильность и спокойствие, и я поневоле попадаю под это мощное влияние. Сидеть рядом с ним – уже удовольствие.

— Устроит тебя один сарлык? Или надо обязательно стадо? – спрашивает он меня.

— Один. Конечно, один устроит, — киваю головой. Должно быть, этот один и будет тот самый мой сакральный проводник из регрессии.

— Ладно… Ты, как я вижу, сдаваться не намерена, — говорит Марат, посмеиваясь. И поясняет: — Тут к одному стаду прибился сарлык. Хозяин его уже нашёлся. Можно попробовать найти это стадо и этого сарлыка, пока хозяин не забрал.

Вот здорово!

— Ты же знаешь, что сарлыки могут быть агрессивны? – пытается уточнить Марат.

— Н-н-ну да… — неуверенно поддакиваю я.

— Мне однажды пришлось убегать от быка, — рассказывает он. – Бегом прямо добежал до коня, вскочил, и – галопом оттуда…

Не… Мой як не такой…

Автостопом до алтайского яка. Глава 42.

Сдайся Богу (с).

— С сарлыком решим завтра, — поясняет Марат. – А пока вот там ляжешь спать. – Показывает на кровать.

Понимаю, что своим появлением вытеснила Зою, — что там спала она, а теперь ей пришлось уйти в село. Ушла, ничего не сказав.

— Я могу в палатке! – говорю Марату с запозданием.

— На улице уже холодно, — отвечает он. – Не переживай. Село близко.

Достаю свой спальник.

— А… Где у вас туалет? Знать, на всякий случай, — спрашиваю я.

— На улице. Вот фонарик.

— А собака меня не съест? – опасаюсь ещё.

— Нет. Он уже понял, небось, что тебя трогать не надо.

В который раз удивляюсь уму местных охотничьих собак. Барбос, как зовут пса, действительно больше не лает. Выхожу во двор, чтобы исследовать путь к туалету. За дверью кромешная темнота. Среди этой темноты откуда-то сбоку вдруг раздаются душераздирающие трубные крики. Хорошо, что мне не надо в туалет… А то бы счас…

Ныряю обратно в тёплый и светлый дом.

— Там это… Кричит кто-то, — говорю Марату.

— Это маралы, — поясняет он. – У них сезон гона. Здесь маральник прямо за забором. Ночью маралы спускаются с гор и кричат.

Ах, вот оно что…

— Другого надо бояться, — говорит Марат. – Люди же разные бывают. Вот смотри, мы сами с ружьями в доме живём.

Показывает на сейф, в котором заперто оружие. Здесь всё по-взрослому. Выживание. Добывание пропитания. Настоящие ружья, из которых каждый умеет стрелять и, главное, попадать точно в цель.



Мой опыт с оружием едва ли можно назвать богатым. Автомат Калашникова, который в школе собирали на время, укладываясь в норматив… Стрельба из воздушки…

Мой брат, охотник, однажды случайно оставил на видном месте какое-то устройство, похожее на тяжёлую шариковую ручку. Щёлкая затвором, я зашла в комнату, где сидел он, и на диване третий день лежала мама с обострением радикулита.

— Что это? – спросила я у брата, продолжая методично щёлкать.

Не успел он округлить глаза, как «ручка» выстрелила крупной таблеткой, которая, ударившись в потолок, разломилась пополам. Одна её половина упала рядом, а другая, загоревшись, — за телевизор и принялась полыхать там мощным пламенем, окрашивая всю комнату в ярко-малиновый цвет. Мама, моментально соскочив с дивана, бросилась его тушить.

«Ручка» оказалась портативным сигнальным устройством. Для отпугивания медведей. Хорошо, что в детстве меня научили ничего не направлять на людей. Даже шариковые ручки.

После того, как огонь был потушен, в сейф, к ружью перекочевало всё потенциально опасное остальное. Ключ брат куда-то спрятал. Даже банку пороха поджечь не дал.

На этом моё умение обращаться с оружием и закончилось.

… Забираюсь в спальник и пытаюсь спать. В доме тепло и темно. Трубно продолжают кричать маралы. Долго ворочаюсь, прежде чем уснуть. Завтра, если повезёт, меня ожидает встреча с моим яком.



Утром мы садимся пить чай. Скамья, придвинутая к столу, застелена чёрной козьей шкурой. На столе хаотично стоят вчерашние кружки. Никто не задумывается, из своей ли он пьёт сегодня. Семейная общность во всём. На столе помимо тазика с мясом, баранок и хлеба стоит банка с молоком, сверху которого образовался густой слой сливок. Гилымчи пьёт чай, плеснув в кружку пару ложек этих сливок.

Я подражаю, кинув ещё и соли. На удивление, такой чай оказывается вкусным. Хрущу баранкой.

Стол придвинут к окну. Окно расположено низко к земле. Смотрю в него, как в телевизор. Показывают огромных серых гусей, которые проходят мимо. У них лебединые длинные шеи. Один из гусей заглядывает в окно дома, видит меня, пугается и убегает вперёд всех. Чужое лицо в их, гусином, телевизоре…



В дом заходит Ринат, садится на скамью.

— Телёнка одного вчера потеряли, — говорит Марат.

— Телёнка? – спрашиваю его, опасаясь, что это из-за меня.

— Наверное, прибился к другому стаду. Он раньше за коровой ходил. А теперь её забили: хромала очень сильно. Вот и отстал.

Расстраиваюсь.

Все втроём идём на улицу.

В сенях лежит Барбос. Внимательно смотрит на меня снизу вверх. На пристроенной к стене полке стоят коробки, устланные сеном, — туда куры повадились нести яйца. Над ними висят травы, собранные в пучки: это иван-чай и очанка.

Один из моих коллег писал однажды: «Мне тут поведали, что кошку от припадков очанкой отпоили».



Ринат и Марат идут вниз, ещё раз пересчитать телят. Возвращаются. Действительно, одного не хватает.

Ярко светит солнце. Изучаю окружающее. Да, кролики вчера мне не примерещились. Бегают вместе с курицами с места на место, копают норы. Курицы сначала бегут ко мне, думая, что я вышла бросить им крупы, но потом разбегаются в разные стороны.

Крупные серо-белые гуси кучкуются неподалёку. Почти все лежат на земле, подобрав под себя ярко-оранжевые лапы. Головы у спящих гусей спрятаны под крыло, отчего каждый напоминает округлую подушку из перьев. В центре группы стоит главный гусак, оглядываясь по сторонам. Наверное, охраняет поверхностный сон остальных.

Солнце просвечивает сквозь пожелтевшие пушистые ветки лиственниц. Шелковистые иголочки осыпаются мельканием солнечных искр, напоминая об осени.

Однако, мне уже пора. Возвращаюсь в дом, пакую спальник, собираю рюкзак.



Марат отдаёт мне весь хлеб, что есть в доме, кусок сырого мяса в пакете и четыре яйца, упакованные в пластмассовый футляр.

— Бери. Целый день в тайге…

— Марат… Но я вряд ли когда-нибудь смогу вернуть тебе этот футляр обратно. И… как вы сами без хлеба? — говорю я.

Он машет рукой, мол, это неважно.

— Хлеб весь бери! – тоже настаивает Гилымчи сердитым голосом.

Они, как будто отправляют меня в Китай или на войну.

Планируется, что я увижу яка и потом поеду домой, не возвращаясь. Я бы с радостью вернулась сюда, но не хочется обременять и так незванной собой, хозяев.

Марат, глядя на мою карту, объясняет, взвешивая каждое слово:

— Там будет охотничий домик… Но он может быть на замке. Если открыт – оставишь там рюкзак, а сама походишь вокруг. Сарлык в стаде, среди коров. Тебе надо найти это стадо. Они могут быть и вот здесь, — он показывает на карте, — и тут… И тут…

Волнуясь, делаю вдох. Думаю, что если дом закрыт, то придётся бродить с рюкзаком, а он тяжёлый. Марат продолжает:

— В тайгу далеко не заходи, это опасно. Здесь горы, как ориентир… Тут болото… Его почти осушили, но не до конца. — Он задумывается чему-то, потом как будто сам себе отвечает: — У людей ещё поспрашиваешь. Они подскажут.

Где-то там ещё и болото. Прелестно.

Киваю головой:

— Хорошо. Я поняла.

— Звони.

— Ну… У меня связи нет. Мой оператор здесь не берёт, — отвечаю.

— Возьми мою симку, на ней ещё есть немного денег, — говорит Марат и находит на подоконнике запасную симку.

— Но… я не смогу вернуть и её, — предупреждаю я.

— Ты, главное, звони, — говорит Марат.

— Когда звонить? Если найду яка?

— Если найдёшь – звони. Если не найдёшь – звони. Если будет страшно – тоже звони. Просто так — звони.

Кажется, я начну звонить прямо сейчас, потому что мне уже страшно.

— Ладно, — киваю головой, ставя симку в свой телефон. Я так волнуюсь и мне так жалко уезжать… Внутри рождается нестерпимо тоскливое чувство от одной мысли, что я покидаю и этот дом, и Марата.



— Я пошла, — говорю.

Надеваю рюкзак и беру свою палку.

— Палку с собой берёшь? – спрашивает Марат.

— Ага, — киваю головой.

Куда же я без палки?

Быстро прощаюсь и выхожу. Меня ждёт жизнерадостный Ринат, верхом на мотоцикле. Усаживаюсь позади него. Ринат помогает найти подставку под вторую ногу, которую я не нашла в прошлый раз.

— Поехали, — радостно говорит Ринат.

Мы едем, опять подпрыгивая на кочках. Всё, как в прошлый раз, только ещё светло.

Ринат говорит, слегка обернувшись:

— Плохо то, что мы без касок. Могут оштрафовать, — и, подумав, говорит, смеясь: — А! Я скажу, что «женщина, мол, заблудилась». Не бросать же человека!

— Да-да, точно! Я заблудилась! – киваю головой.

Начиная молиться, чтобы нас никто не остановил. Мы едем по асфальтовой дороге, в моих ушах свистит холодный ветер, несмотря на то, что голова закутана в шерстяной платок. Хочется надеть капюшон, но не могу отпустить руку, а вторая держит палку.



Вскоре мы съезжаем с дороги и продолжаем ехать вдоль длинного забора, огораживающего загон. Здесь пасётся несметное количество овец. Мы въезжаем в отару, и какое-то время едем в меховой шевелящейся массе. Овцы, словно большие меховые зайцы, бойко бегут рядом, взбрыкивая задом, а потом разбегаются в разные стороны.

Навстречу едет какой-то суровый мужик, верхом на лошади. Оценивает меня изучающим взглядом, проезжает мимо.

— Это бригадир, — кричит мне Ринат.

Понимаю, что обратно до дороги мне придётся топать и топать, — расстояние тут не близкое.

Наконец, Ринат останавливается перед глубоким ручьём, заросшим плотными кочками местной осоки. Дальше не проехать. Слезаю с мотоцикла.

Ринат всё так же радостно и искренне улыбается.

— Вам туда идти. Ещё километр, примерно, — говорит, указывая рукой направление. И предупреждает: — Здесь телефон ещё берёт, а дальше связи нет.

Понимаю. Горы же вокруг.

— Спасибо, — говорю ему. – Я… пошла…

Ринат, всё так же радостно улыбаясь, машет рукой и уезжает.



…Шагая с кочки на кочку аккуратно перехожу ручей. Кочки плотные, похожи на пеньки и вполне удерживают вес человека. Главное – сохранять сосредоточенность и равновесие. Здесь без осознанности вообще невозможно выжить, как очевидно.

Надо же. Люди, круглосуточно живущие в состоянии «здесь и сейчас». Мощный опыт, в котором можно рассчитывать только на себя.

… Иду по дороге, помогая себе палкой. В конце концов дорога упирается в ворота, которые, судя по свежеструганным прибитым белым доскам, пытаются отремонтировать два мужика. Увидев меня, они прекращают пилить и выпрямляются в полный рост.

Приблизившись, слышу:

— Ах ты ж @баный в рот! – приветствует меня один, раскинув руки в стороны.

— Да уж, блеать! Заблудились? – без всяких сомнений весело спрашивает другой.

— И ничего я не заблудилась, — угрюмо говорю я. – Знаю куда иду.

— И куда же?

— Сарлыка смотреть.

— Кого-кого?

— Здесь сарлык ходит, — почему меня никто не слышит с первого-то раза?

— Нету тут никаких сарлыков.

— Есть, — упрямо повторяю я. — Мне Марат сказал. Пустите.

Мой воинствующий вид говорит, что я больше ничего не стану слушать и никуда не уйду отсюда. К тому же я упоминаю имя Марата. Мужики расступаются, давая мне дорогу. Видимо, справедливо решают, что с упрямой бабой лучше не спорить – себе дороже.

Прохожу мимо них, потом оборачиваюсь.

— Я там в доме рюкзак брошу и похожу вокруг, — предупреждаю их на всякий случай. Голос при этом неуверенно дрожит. Потому что я шагаю в тайгу. Одна.

— Бросьте, — отвечает мужик. – Воровства тут вроде замечено не было.



Топаю по тропе дальше. Главное – идти и не думать. К тому же – солнце ещё высоко, а это – плюс. Ни дождя, ни снега нет – тоже плюс. Может быть, тут даже нет медведей. Коров же пасти люди не боятся…

Перехожу через дырявый старый деревянный мост речку и оказываюсь перед широким полем соломенно-жёлтого цвета. Высокая трава, выросшая за лето, пожелтела и высохла, превратившись в солому. Шуршит на ветру. Сверху плывут рваные белые облака, — слепят глаза не хуже солнца. Где-то вдалеке виден сероватый фронт облаков более серьёзных, и он мне категорически не нравится.

Поля перемежаются с болотистыми кочками и редкими деревьями. Огорожены со всех сторон горами, на отдельных верхушках которых белеет снег. Это белки.

Коров я не вижу, зато вижу охотничий домик – он огорожен деревянным забором и стоит на верхушке холма. Сам тёмно-серого цвета, характерного для старых, обветренных и состаренных временем деревянных домов. К нему примыкают несколько загонов для скота. Они пустынны и так же заросли сухой высокой шуршащей травой.

Поднимаюсь на холм.

К дому пристроен навес, прохожу в калитку. Замка нет, открываю деревянную дырявую дверь, от которой отходят доски. Бдымс! Головой о косяк.

— За что? – восклицаю дому, схватившись за лобешник.

Перешагиваю через порог. Потираю шишку, принимая предупреждение.

В домике — никого.



Моему взгляду открывается внутреннее убранство. В домике две комнаты. В одной, дальней, ничего нет, кроме изрядной дыры в подпол и разбросанных резиновых сапог разного цвета и размера. В другой стоит низкий стол, прибитый к стене; скамья, рядом – несколько пеньков, изображающих табуретки и на полу лежит шкура, — видимо, на ней спят. Разделяет эти комнаты печка, с кучкой поленьев, наваленных рядом. Этот скудный интерьер щедро украшают пустые бутылки из-под водки, страшная грязь и горы мусора.

Плавно снимаю рюкзак на скамью, опасаясь, что сейчас он упадёт прямо на пол и неизбежно испачкается.

— Здрасьте, — приветствую пустоту.



Первое, что я делаю – вытираю стол, подметаю полы найденным веником и собираю попарно обувь. Потому что другого толку от меня тут не будет. На шкуре расстилаю одеяло, сверху кидаю спальник и выкладываю еду на стол.

Окна в доме не открываются. Сейчас я пойду искать яка, а потом растоплю печку, чтобы было тепло ночью. И сварю мясо и яйца на ужин. Да. Как-то так.

Оставляю рюкзак в доме и выхожу искать, захватив палку.



Как я понимаю, где-то здесь общей кучей пасутся коровы от разных хозяев. И мне главное найти то стадо, к которому прибился мой як.

Сегодня ботинки прощаются со мной ещё интенсивнее, чем вчера. Скотч, которым замотан один, быстро треплется в клочья и вскоре отваливается. Надо было брать больше скотча. Под подошву набивается земля и куча сухой травы, отчего я начинаю запинаться, — периодически выковыриваю всё это палкой.

Каким-то подсознательным чувством меня выводит прямиком к огромному стаду коров, которые пасутся рядом с другим, летним домиком, похожим на вагончик. Этот домик закрыт на замок, дверь привалена колобашкой. Людей вокруг нет. Все коровы, как один, начинают изучающе смотреть на меня, подняв головы от земли. Отдельные, которые лежали, отдыхая, вскакивают и уходят подальше. Сажусь на поваленный рядом с домиком брус. Здесь хорошо. Ветер дует холодный, но свежий. Немножко посижу…

Зрение у меня не ахти, боюсь пропустить моего яка. Стадо действительно большое, разбрелось по всей широте пастбища. Кое-какие коровы даже ушли за деревья, ближе к горам. Пойду искать.



Медленно обхожу стадо с другого края, и внедряюсь в его середину, внимательно глядя вокруг. Если вдруг як окажется недружелюбным, то здесь нет даже дерева, чтобы можно было спастись. Не все коровы убегают. Некоторые, особенно одна огромная, тёмно-бурая, с выгоревшей на бычьей морде шерстью, наоборот, начинает бодро шагать ко мне. За ней идут остальные, и я понимаю, что сейчас мне будет хана.

Потому что я стою посреди чистого поля в тяжёлых драных ботинках.

Коровы подходят ко мне, — я стою, как столб, не двигаясь. Смотрят на меня оценивающе и обходят стороной. Уф-ф-ф…

Никогда не видела таких огромных коров. Натуральные динозавры. Что это за порода, интересно…

Медленно продвигаюсь дальше.

Вот телёнок, едва стоит на ногах. Только что родился. Колченогий, нескладный, рыжими пятнами на белой шерсти один в один похож на корову-мамку, стоящую рядом. Корова смотрит на меня спокойно, но я и не приближаюсь.

Ещё одна группа коров торопится разойтись в стороны, оглядываясь на меня.

Яка нигде нет.



Ладно. Попробую поискать в другой стороне. Может, это не то стадо? Иду и попадаю прямиком в болото. Сначала кочки стоят на сухой земле, и я спокойно перешагиваю с одной на другую или иду между ними. Но потом внезапно появляется чёрная вода, нога соскакивает с очередной кочки, и я проваливаюсь вниз, едва не черпая воду ботинком.

Вслед за этим сразу же теряю равновесие, и соскальзываю туда же второй ногой.

Блин! Везёт тебе, как утопленнику. Обе ноги слегка промокают.

Выбираюсь на сухое место. Пытаюсь обогнуть этот участок. Снова иду среди кочек – но тут вода начинается ещё раньше. Где же оно заканчивается, это болото? Натыкаюсь на выбеленные коровьи черепа: один, второй.



Так… Здесь же желания можно исполнять. Сейчас сформулирую…

— Дорогая Вселенная. В течение двух часов я нахожу яка.

Нет, не так. Надо говорить, будто желаемое уже произошло.

— Через два часа я нашла яка, — переформулирую я.

Эта новая аффирмация сопровождает меня, пока я пытаюсь найти дорогу и выйти на другую сторону болота: там, у подножия гор, тоже может пастись стадо коров. В конце концов, изрядно запаренная, возвращаюсь в дом, потому что забыла воду.

Беру воду, опять выхожу из дома.



Та серая синь, которая едва виднелась на горизонте, уже закрывает полнеба, и подкрадывается к солнцу. Быстро она…

Огибаю болото, сделав ещё больший крюк. И нахожу довольно видимую тропу, идущую среди кочек: возможно, её протоптали сами коровы, идя друг за другом. Тропа периодически исчезает и идёт между кочек, а иногда чётко виднеется на притоптанной траве. Отлично. Мне бы успеть до этой тучи вернуться в домик.

Як, ты где? Два часа… Я уверена, что найду его не позже этого времени.



По тропе дохожу до ручья, — он не такой широкий, чтобы разуваться и идти вброд, но и не такой узкий, чтобы можно было его перепрыгнуть. Тут я натыкаюсь на небольшое смешанное стадо: от меня убегают овцы, которые пасутся вместе с коровами. Коровы с опаской отходят от меня подальше.

Никакой переправы через ручей нет. Вся эта котовасия с разуванием, переходом по воде и обуванием занимает много времени. К тому же, вода очень холодная. Но делать нечего – перехожу ручей вброд, сняв ботинки.

Второй ручей пересекает мне дорогу через десять метров. Он шире. Поперёк его лежит какое-то полуутопленное бревно. Нахожу рядом какие-то доски, прокладываю себе путь, перехожу ручей по доскам, едва не навернувшись в воду.

Дорога идёт извилистая и каменистая. Тянется, огибая подножия начинающихся гор. Это ещё не взрослые горы, а небольшие взгорки, похожие на детей: невысокие их подобия, но такие же серьёзные. Тёмно-серый камень, заросший облысевшими кустарниками, скудно покрытыми ржавыми сухими листиками.



На одном взгорке лежит коровий череп, примотанный проволокой к палке. Наверное, раньше стоял, воткнутый между камней, а теперь упал.

Внизу слева течёт река, и чем выше по дороге я поднимаюсь, тем глубже вниз она уходит. На дороге чётко видны следы телят. Так что, возможно, я иду правильно.

В этот момент солнце окончательно прячется за синюю тяжёлую тучу. Вот бы не было дождя – плащ остался в рюкзаке.



На счастье, далеко уйти по дороге я не успеваю: верхом на коне меня нагоняет местный мужичок. Его конь идёт бодрым шагом, рядом бегут две лаечки, обе молодые.

— Здравствуйте! – кричу я мужику.

Он притормаживает коня и смотрит на меня.

Одна из молодых лаек начинает покусывать мне пальцы.

— Э-э-эй! – весело прикрикиваю на неё. И снова обращаюсь к мужику: — Я ищу сарлыка!

— Сарлыков тут нет, — отвечает он.

— Должен быть сарлык, — киваю головой я.

— Может, раньше и был. А сейчас нет, — отвечает он и трогает коня.

— Скажите, а там есть ещё коровы? – указываю в сторону, куда иду.

— Да есть, — неторопливо отвечает он. – Но там сарлыка точно нет.

Перед моим взором он проезжает мимо, и следом весело пробегают обе лайки. Вытираю обслюнявленные собакой пальцы об одежду. Поворачиваю обратно.

Может быть, я просто плохо смотрела? Мне надо вернуться в домик. Принести туда воды и дров, а то скоро стемнеет.

По пути нахожу какие-то палки, набираю их целую гору, несу. Они тяжёлые. Уже у подножия холма, на котором стоит домик, не выдерживаю, бросаю их прямо на землю, — со звонким стуком они рассыпаются и остаются лежать внизу. И тут же сама заваливаюсь на соломенную траву спиной. Лежу, глядя на небо.

Пускай весь мир подождёт. Спина блаженно отдыхает, лежу, раскинув руки и ноги в разные стороны. Как же я устала-то… Два часа на исходе. Где ты, як?



Поднимаюсь, собираю дрова и ползу наверх. Открываю дверь одной рукой, пытаясь другой не рассыпать дрова. И опять лбом об косяк двери: Бдыщ!

Да что ж такое!

Рассыпаю дрова.

Видимо, я очень устала. Надо прийти в себя. Открываю дверь настежь, собираю дрова в кучку, складывая их под навесом, на улице.



Потом захожу в дом. Мой взгляд утыкается в чёрную шкуру, лежащую на полу.



Медленно подхожу к ней.

— Вот он, твой як, — говорит мне Вселенная.

Опускаюсь на колени на чёрную, грязную от опилок и мусора шкуру.

Да, это, безусловно, он. Шерсть чёрная, длинная по краям — такая может быть только у яка. Запускаю в неё пальцы, как когда-то на регрессии в своём воображении. Шерсть грубая, жёсткая.

— Привет. Як…

Я безнадёжно опоздала к тебе, мой як, моя цель. Прости меня. Надо было спешить к тебе, спешить на свою жизнь, а я всюду и везде безнадёжно опоздала. Мой проводник мёртв. Дальше уже ничего не будет. Кроме холодной ночи на этой шкуре. И одиночества, если мне повезёт пережить эту ночь.

То, как я бессмысленно убила время своей жизни, так же теперь мёртв и ты. В сгущающейся темноте так и сидим – я и мой виртуальный, но мёртвый як.



В конце концов я встаю и понимаю, что надо позвонить Марату. А заодно набрать воды. Потому что уже темнеет.

Выхожу из дома и шагаю по дороге в поисках связи. Далеко за ручьём она находится – слабый сигнал. Звоню Марату.

К счастью, он снимает трубку сразу. Так и представляю себе, как он ставит телефон на подоконник и включает громкую связь.

— Марат, это я! – кричу я, стараясь не двигаться с места.

— Ну что, Юрьевна? – спрашивает он меня.

— Я нашла стадо! – кричу, и понимаю, что впадаю в отчаяние. – Но сарлыка там нет!

— Стадо нашла? – переспрашивает он.

Голос Марата то исчезает, то появляется вновь. Бесконечно переспрашиваю. Мой голос, наверное, тоже.

— Да, но сарлыка нет, там только его шкура лежит в доме! – сейчас разрыдаюсь.

— Подожди! – говорит Марат.

Он исчезает. В сумеречной темноте, плотно окружающей меня слышу, как громко бумкает сердце. Главное – не разрыдаться. Спустя целую вечность снова слышу голос Марата:

— К нам только что зашёл его хозяин. Я спросил про сарлыка. Он сказал, что да… там его уже нет.

Вот и всё.

— Марат… Я… — собираюсь с мыслями. – Я переночую здесь, в домике. А утром поеду дальше.

Если останусь в живых.

— Может, тебя забрать? – спрашивает Марат.

— Нет, всё нормально, — говорю я. – Справлюсь.

И связь обрывается.

Осилила все части. Спасибо за такие темы о путешествии по России!
Я в будущем планирую такие путешествия, очень полезно почитать!

Книга, основанная на этих черновиках, написана и опубликована здесь (здесь же 1\4 книги доступно для безоплатного прочтения): на платформе издательства Ридеро.
В ней есть про возвращение домой, ещё немного про Марата и добавлено несколько дополнительных сюжетных линий.
Название оставлено прежним: "Автостопом до алтайского яка". Автор Овчинникова Ольга.
Приятного прочтения. Люблю вас.

Подскажите, пожалуйста!
Какую выбрать одежду для путешествий по Алтаю, Сибири, северу (Ямалу) поздней осенью, зимой?

Интересно очень. Легко читается, хорошо написано)

После путешествия на Ямал, мне такие передвижения автостопом не кажутся чем-то сверхъестественным!
И да, проверила, путешествовать по глубинке России сейчас довольно безопасно.
Может быть, потому что мы были с мужем, но без эксцессов.

Я бы боялась...