Светик-Богиня подняла в своем дневнике очень интересную, на мой взгляд, тему русского мата. Чтобы не флудить в дневнике считаю целесообразным создать отдельную тему, куда ссложу некоторые тематические интересные статьи и исследования.

Богиня:"Так почему мы делаем все остальное, а красивый мат, не через каждое слово конечно, мы считаем грязью? Слово ведь оно нейтрально на самом деле, это всего лишь 3,4,5 букв и все! все зависит от того какое значению вы ему придаете.»

Светик, во-первых слово не нейтрально и это не просто буквы. Ты никогда не задумывалась, почему тебе нравятся одни слова и не нравятся другие? Наверняка есть такое. Ты никогда не задумывалась, почему тебе не нравится, когда тебя называют просто «Света»? Почему мама поют (пели) детишкам странные колыбельные, от которых дети засыпали? О молитвах, которые странным образом сложены и так речитативно произносятся и от которых на «душе становится легче»? Ну и еще много всего: заговоры, песни (не современные), стихи и т.д. Что-то производит на нас благостное впечатление, что-то раздражает, омрачает. Слова хвалебные вызывают в нас положительные чувства, слова критики - наоборот. Примеров масса. Почему говорят «слово не воробей – вылетит не поймаешь», «что написано пером…», «Словом можно убить»… и т.д. Потому что это действительно так, на энергетическом уровне так. Ты затронула очень глубокую и интересную тему, которую невозможно раскрыть в одном посте. На эту тему написано множество исследований, трудов, научных работ. Многие исследования на тему звуков русского языка вообще были под запретом до недавнего времени, так же как и исследования на тему искоренения некоторых звуков русского языка, которых до начала 20 века а нашем алфавите было больше ( ижицы, юсы, звук Ъ). Сейчас алфавит состоит и 33, изначально из 43. Коммунисты пытались искоренить звук «Ё». Зачем?
В кратце.

«Алфавит построен в русской азбуке не просто так, от А до Я, а имеет вибрационно-энергетическое значение, и, возможно некий сокрытый смысл, который, однако, проясняется при внимательном подходе. Проще говоря, слово, изображённое на бумаге, есть обозначение звукового ряда. Это обозначение может быть какого угодно вида, формы, что можно наблюдать в различных азбуках и алфавитах народов мира, но сам звук везде один и тот же. Как говорится, звук он и в Африке звук. В свою очередь, совокупность звуков в слове – это выражение какой-либо мысли вслух, мысли, как говорят, пришедшей в голову.
Мысль же, по своей сути, есть преобразование вибрации тонкоматериального поля человека посредством сложнейшей системы органических биоэлектрических связей головного мозга, причем это преобразование происходит в единицу времени. Эти поля передают информацию в единицу времени и представляют собой вибрации различной степени плотности, но их энергетическая суть, «происхождение» идентичны. Это как вода различного химического состава. «Утонченные» вибрации – это чистая, родниковая вода, более плотные, «грубые» можно сравнить с нечистотами сточных вод перед очисткой. Только вибрации невозможно очистить, они всегда находятся на своем энергетическом уровне, «лежат» на своей полке.
Получается так, что слово есть переводчик данного образования в язык, в средство управления, коммуникации, дружеского общения и просто в потребность существования человека как вида (каковым мы себя «знаем»). Слово не существует само по себе, проявляется в действии, в восприятии его человеком и в его понимании этого слова и в воспроизведении. Силу слова придает при этом эмоциональная составляющая, зависящая от конкретного человека – своего рода приёмника, вкладывающего в его значение индивидуально- субъективное понимание. Слово, звук имеет в своей основе проекцию тонкоматериальной вибрации и имеет волнового «родителя». Всем же понятна изначальная уникальность голоса человека.
Каждая буква и каждое слоговое буквенное образование, которое весьма условно будем обозначать как буквенный файл или слог, имеет своё конкретное, присущее только ему энергетически-смысловое значение. Энергетика слова, а также звука всегда конкретна. Буква Р (звук ррр) - это буква Р, а буква Я (звук йааа) или Ё (звук йооо) несут в себе только ту вибрацию, которая «спрятана» за этими буквами и имеет только свои, конкретные, присущие данной вибрации параметры. Какие параметры – это предмет другого, отдельного исследования, поэтому здесь не будем этого касаться. Сочетание букв алфавита в слоги, слогов и букв в слова представляют собой как бы «игру» этих вибраций, и значения слов, которые, как нам кажется, мы им придаём, между собой имеют различие, т. к. они составлены из различных вибраций и их сочетаний.
Это особенно чётко прослеживается при рассмотрении «устройства» простых слов, происхождение которых является «тёмным лесом» для официальной этимологии старого знания. Почему река называется рекой, море – морем, а лес лесом? Колыханье ле, безбрежность и всеохватность мо, переменчивость ре – оказывается, сами эти звуки и дадут нам ответы на этот и другие вопросы…
Еще раз подчеркнем, что необходимо обязательно учитывать образно-эмоциональную составляющую любого слова. То есть каждый человек при восприятии какого-то слова по-разному эмоционально его воспроизводит своей внутренней воспроизводящей структурой, что зависит от психофизиологии восприятия каждого человека. Факторов здесь множество и их рассмотрение не входит в задачи данной работы.
Это исследование получилось на основе русского языка, и даёт ориентировочную расшифровку букв (звуков) алфавита, слоговых (смысловых) файлов, других звуковых сочетаний. Но, так как, потенциально мозг любого человека устроен примерно одинаково, оно, с какой-то долей возможности, будет справедливо и для любого другого языка, поскольку память и научение в раннем возрасте составляют единый процесс, вне зависимости от расовых и национальных особенностей индивидуума. Любого ребенка в раннем детстве можно научить любому языку, а то и сразу нескольким. То есть, проще говоря, потенциальные возможности мозга по восприятию, переработке и усвоению информации от рождения у всех людей одинаковы и не зависят от языка, посредством которого эти процессы происходят.
Сочетания звуков, обозначаемых буквами на бумаге, которые мы называем словами, с течением времени жизни и существования народа не получаются произвольно или хаотично, а подвержены зависимости от изначального файлового носителя, каковым является человеческий мозг и его постоянно накапливаемого содержания и наоборот. Это особенно чётко прослеживается при рассмотрении «устройства» простых слов, над разгадкой этимологического происхождения которых «бьются» современные учёные-лингвисты и этимологи.
Азбука, предлагаемая вашему вниманию в исследовании по этимологии русского языка, есть слоговая русско-славянская азбука в условиях применения современного урезанного алфавита, урезанного за счет сокращения гласных букв и соответствующих им звуков. Кстати говоря, исследователь – русский по национальности, а не интерпретатор чужих идей. Ещё раз положим в основу тот факт, что слово есть выраженная в звуке энергетическая вибрация, состоящая из первичных звуков, представленных на бумаге графически в виде букв и слогов. Для более ясного понимания этого разберем для начала несколько простых слов, происхождение которых официальная этимология пока ещё не определила.»
Слог всеобщей энергии жизни, энергии дающего начала, энергии существования есть слог ра. Его зеркальное отражение – звук ар есть проявление энергии забирающего начала, энергии разрушения и деградации, можете сравнить сами: бравый и старый. Интересно в этом ракурсе рассмотреть слово разум. Человеческий разум весьма и весьма энергичен, в технологическом усовершенствовании жизни он продвинулся очень далеко. Но войны как были пять тысяч лет назад, так и продолжают бушевать на планете. Человек был завистлив, жаден и ревнив и почти не изменился. Может быть, все дело в разуме? Но нас интересует не философский, а этимологический подход. С точки зрения энергетической этимологии русского слова, разум, каким был сотни тысяч лет назад, таковым и остался: влияние всеобщей ра в слове ра-зу-м за-перто энергией файла зу, которая ограничивает его понимание, а также перекрывает энергетику звука м. Человеческий разум ограничен и конечен. Как уже показывалось выше, любое слово представляет собой звуковой элемент, полученный путем соединения слоговых файлов (собственно слогов) и букв между собой. В любом слове эти слоги отражают явление или вещь, хотя сами по себе не являются ни явлением, ни вещью. Слог ра один из древнейших на планете Земля, поэтому слов, где он встречается довольно много. Все они, так или иначе, связаны с каким-либо видом энергии…
Сад – отдельный са участок земли с отдельно са стоящими деревьями д. СА – слог отделения, расчленения; ср: ко-са, са-б-ля. (В.Васильев «Этимология русского слова»)

Теперь несколько примеров по нашей теме :
(Да простят меня Валентин и уважаемые модераторы! – всё ради просвещения ).
Хуй.
Мы не понимаем значения фаллического принципа. Мы очень часто употребляем это слово, но что означает фаллический принцип, никто не задумывается. Во-первых, фаллос означал удачу. И если вы посылаете кого-то, произнося мужской член, вы отбираете удачу от себя, передаете тому, кого посылаете, т. е. вы наводите себе порчу. «Иди-ка ты возьми мою удачу!».
Бог фаллоса – Приап. При этом вы оскорбляете бога фаллоса, и он забирает вашу мужскую силу или оставляет женщину одинокой. Богу Приапу поклонялись греческие женщины. Во многих греческих городах стояли каменные фаллосы – в Херсонесе, в Ольвии, в Афинах. Им поклонялись. И ничего, что создал Бог, не может быть противным у человека.
Когда мы употребляем многие слова, мы не понимаем, что мы говорим. Мы говорим, потому что так принято, хотя энергия этого слова, т. е. первоначальный посыл, истина, всегда работает, работает корень, который был создан, работает программа. И если мы говорим слово, не понимая его, то мы получаем энергетический обратный удар, потому что мы не понимаем, о чем идет речь. Когда я одному молодому человеку объяснил, он пришел через год и говорит: «Знаете, перестал материться – стало легче жить». Потому что мы очень часто не понимаем свою речь. Когда человек начнет понимать, что римские воины после удачного сражения рисовали фаллос на своих щитах, считалось, что Бог дал им удачу, и наши церкви, и обелиски и пр. – это в принципе фаллос…
Когда мы говорим о понятии слов, что означает то или другое слово, мы не задумываемся об этом, хотя слово при своем происхождении несло совершенно другой смысл.
Вернемся к слову «хуй». В древнерусском языке мужской половой член назывался «уд» (от праиндоевропейского ud – «вверх, наружу»), собственно, оттуда и пошло слово удочка. До XVIII века слово «уд» свободно употреблялось в устной, письменной и печатной речи. Но в ХIX веке в дворянской среде стало не принято называть половой член и медики стали называть «этот». По латыни «huius», произносится как «уйюс», т.к. буква «х» в некоторых словах не произносится, но получилась буква «х» при написании. Хотя правильный перевод означает «этот». В полном смысле – «идите вы на этот». Куда на этот? Получилось смещение многочисленных понятий. Но при выражении человека, при том, что оно говорит, остался первоначальный смысл. И что бы человек ни думал, этот первоначальный смысл, матрица слова, работает.
…………………….
Следующее выражение – «еб твою мать». Пришло в нашу речь от язычников, которые таким образом насмехались над христианами, ставя под сомнение непорочность Девы Марии. Человек, употребляющий в своем лексиконе данную фразу, оскорбляет Божью Матерь.
Необходимо помнить, что жидкость внутри нас принимает негативную информацию, и если ее не убрать, будет жить в нашей жидкости. Будет жить мысль, потому что это невысказанное слово. Слово, произнесенное, будет жить, поскольку это произнесенное слово. Непроизнесенное и произнесенное слова живут. Слово, сказанное на нас или при нас, тоже попадает в нашу жидкость.
Об этом же говорит научный руководитель Центра экологического выживания и безопасности Геннадий Чеурин, который опытным путем доказал тлетворное влияние нецензурной брани на человеческий организм в быту.
По словам Чеурина, это подтверждают недавние исследования группы российских ученых: исследователи испробовали влияние нецензурной брани на воде, которая, как все знают, обладает «памятью».
Ученые обругали жидкость отборным матом, после чего полили ею семена пшеницы. «В результате, из тех зерен, которые были политы водой с агрессивным матом, взошли только 48%, из тех, что бытовым - 53%, а семена, политые святой водой проросли на 93%. Страшно представить, что происходит с человеческим организмом», - заметил исследователь.

ВЫВОДЫ:
1. Энергетика матерных слов. То, что, употребляя их, мы пробиваем свое поле. Употребляя их, мы нарушаем, сами того не ведая, свое поле или передаем нужную нам информацию в другие руки, отказавшись от нее.
2. Это то, что в результате неправильного применения слов мы получаем энергетический удар, хотя не знаем, о чем идет речь.
3. То, что в результате применения того или другого слова или речи может вырабатываться адреналин. Мат ведь может быть не только отрицательным. Он может быть еще и где-то положительным. Он может возбудить человека, и человек сделает то, чего никогда раньше бы не сделал. Но это не только мат. Это может быть любое выражение, которое способствует выработке адреналина, например, «ура» и др.
И когда мы говорим о понимании слов, возьмем известные слова «культ», «ура». Ур – бог солнца. Культ бога солнца – это культ, который развивает нас. Например, слово «ура». Можно сказать: «У бога Ра». Да, с богом солнца Ра мы идем в бой.» (Лариса Мелихова)

Черная брань (слово о русском мате)

Казалось бы, русский народ матерился всегда. Передаваясь от отца к сыну, от поколения к поколению, матерные слова дошли до настоящего времени вопреки всем попыткам объявить их вне языка, запретить их употребление, то есть, иначе говоря, - убить их. Этот путь сквозь века, проделанный матерщиной, сделал ее чем-то вроде завета - завета не поддаваться цензуре, противостоять всякому авторитету и запрету, им устанавливаемому. И мы, знающие эти слова, чувствуем своего рода единство - не столько единство языка. Сколько единство свободы - свободы говорить то, что нам вздумается. Еще сознавая. Что материться - недоброе дело, - до последнего времени подобная вольность речи считалась недопустимой в обществе женщин и детей - примем во внимание хотя бы это свидетельство, - но даже согласившись внутренне с такой оценкой. Мало кто ставит целью изжить в себе мат до конца. Мы как-то не привыкли ущемлять свое чувство свободы, тем более, что, имея свободу слова в числе общественных идеалов, легко дать волю своему языку.

Матерщина захватывает человека подобно стихии. Можно и ощущать ее как стихию, и, осознавая ее народной, человек, не матерясь сам, может испытывать почти гордость оттого, что русский мат - самая крепкая ругань в мире. Так мы ее, заграницу!

Казалось бы, смешно, что то, чего мы должны стыдиться, выставляется напоказ. Однако тот факт, что о крепости мата известно чуть ли ни каждому русскому, заставляет отнестись к этому серьезно. Где-то в глубине русской души сидит убеждение, что истинно русский человек должен уметь при случае матюгнуться. Считается нормальным материться при трудной работе, под матерщину - кажется, - и дело идет сподручней. Споткнувшись, ударившись, люди сеют в воздух матерные слова. И вообще, чуть ли ни народная мудрость гласит: когда тебе плохо, выматерись - и станет легче.

Наконец, существует и еще одна сфера приложения мата. При традиционно благожелательном отношении русского человека к выпивке, эта снисходительная благожелательность попускает пьяному и его язык. Считается в порядке вещей, что в пьяном виде человек матерится. Слушая пьяную речь, можно морщиться, но и только - с пьяного какой спрос?.. Иногда кажется, что во хмелю человек и не может изъясняться иначе. Читаем у Достоевского (Дневник писателя за 1873 г.): "Гуляки из рабочего люда мне не мешают, и я к ним, оставшись теперь в Петербурге, совсем привык, хотя прежде терпеть не мог, даже до ненависти. Они ходят по праздникам, пьяные, иногда толпами, давят и натыкаются на людей - не от буянства, а так, потому что пьяному и нельзя не натыкаться и не давить; сквернословят вслух, несмотря на целые толпы детей и женщин, мимо которых проходят, не от нахальства, а так, потому что пьяному и нельзя иметь другого языка, кроме сквернословного. Именно этот язык, целый язык, я в этом убедился недавно, язык самый удобный и оригинальный, самый приспособленный к пьяному или даже лишь к хмельному состоянию, так что он совершенно не мог не явиться, и если б его совсем не было - его следовало бы выдумать. Я вовсе не шутя говорю. Рассудите. Известно, что во хмелю первым делом связан и туго ворочается язык во рту, наплыв же мыслей и ощущений у хмельного, или у хмельного, или у всякого не как стелька пьяного человека, почти удесятеряется. А потому естественно требуется, чтобы был отыскан такой язык, который мог бы удовлетворить этим обоим, противоположным состояниям. Язык этот уже спокон веку отыскан и принят во всей Руси." Конечно же, это - мат.

Оставив в стороне восторги исследования, возьмем у Достоевского лишь голую мысль о внутренней связи пьяного состояния и матерной ругани. Получится простое правило: чем больше народ спивается, тем больше он матерится.

Общая картина такова. Средняя русская речь, та, которую можно слышать на улицах, обильно помечена матом - в различных контекстах и по самому разному поводу.

И все-таки, несмотря на высокую частоту матерных слов, матерщина не стала нормальным употреблением языка. Она даже не стала нормой в отношении ругани. Народ определил матерщину как черную брань. И это не просто эпитет, а интерпретацию мата. Черный цвет - не просто один из многих в палитре мира, он противопоставляется белому как цвет зла цвету добра. То, что называется черным, - особенно из того, что лишено природной окраски, - тем самым относится к активному проявлению зла. И если мат - ругань черная, то он в народном сознании, в отличие от всей другой ругани, представляет собой активное зло.

Чтобы понять, что его делает таковым, надо внимательнее к нему приглядеться, а чтобы выделить его из общего фона ругани, надо понять, что такое ругань вообще.

***

Ругань противоестественна. Хотя ее и можно считать своего рода применением языка, причем достаточно распространенным (бранные слова и выражения присутствуют, наверное, во всех языках мира), по своей сути она противоречит всему языку. Брань и язык решают задачи прямо противоположные. Цель языка состоит в объединении людей. Люди говорят между собой, чтобы лучше понять друг друга. Без этого невозможно жить и действовать сообща. У ругани цель иная: ее задача - не сблизить, а наоборот, разобщить людей, провести между ними границу. Бранясь, человек показывает другому, что тот зря претендует на понимание. Он должен держать дистанцию, знать свое место. И место это может оказаться самым ничтожным.

Для современного человека нет ничего удивительного в том, что язык позволяет ему держать всех на расстоянии и не подпускать никого близко к своей душе. Но это добровольное отчуждение возможно лишь в благоприятной среде. Когда же жизнь такова, что враг или природа могут в любую минуту отнять ее у тебя, когда чужое проявляет себя в полную силу, тебе необходимо своё и свои, чтобы не противостоять опасности в одиночку. В таких случаях отчуждение равносильно самоубийству. Но если прошлое не позволяло человеку держать себя на особицу, то как объяснить, что именно из этого прошлого человек вынес привычку ругаться?

Исходной точкой возникновения ругани можно считать схватку с врагом. Брань - это не только обмен ругательствами, но и битва, сражение. И сегодня "поле боя" и "поле брани" для нас синонимы. В древности, встречаясь с противником лицом к лицу, человек не сразу пускал в дело оружие. Исход боя неясен и тот, кто идет на бой, знает, что битва может кончиться для него смертью. Поэтому и возникает непосредственно перед схваткой пауза, хоть немного отдаляющая сам поединок, а вместе с тем и смертельный его исход для кого-то из поединщиков. И в этот момент вместо оружия идут в дело слова. Если поединщики говорят на одном языке, они могут хвалиться своей сноровкой и силой, пытаясь запугать врага и тем стяжать себе психологическое преимущество.

Татарский хан - Идолище - из русской былины хвастается:

Был бы здесь Илья Муромец -
Так я бы его на одну руку клал
Да другою бы рукою прихлопнул.
Он бы как блин стал.
Да и сдунул бы я его в чисто поле.
Я-то - Идолище - росту две сажени печатных.
А в ширину - сажень печатная.
Голова у меня - что пивной котел,
А глаза - что чаши пивные.
Хлеба я ем по три печи в день,
А зелена вина пью по три ведра медных...

Оставить похвальбу противника без комментариев - значит признать, что он тебя превосходит, проиграть словесную схватку. Отвечая, можно похвалиться самому, а можно свести его хвастовство на нет, опрокинув слова словами.

Илья Муромец отвечает нахвальщику-Идолищу:

А как у нас у попа ростовского
Была корова обжориста:
Много она ела, пила, да тут и треснула.

Это насмешка. То, что Идолище ставил себе в заслугу, то, что должно было подтвердить его богатырскую мощь, Илья Муромец высмеивает. Это шаржирование, создание портрета из недостатков имеет самое непосредственное отношение к ругани. Само слово говорит об этом: "поругаться" изначально значило "надсмеяться". До сих пор эта надсмешка составляет один из действенных бранных приемов. Назвать человека по его недостатку (обращение к человеку в очках - "эй ты, очки!"): обидчику - смешно, жертве - обидно.

Но в силу того, сто этот прием прост, он не только наиболее распространен, но и наименее злобен. Близко к нему стоит брань иного рода. В уличной сутолоке, назвав человека хамом, можно не заметить, что ты ругнулся. На самом же деле именем хама мы уподобили жертву нашего обращения библейскому персонажу, прославившему себя не лучшим образом.

А ведь механизм уподобления позволяет лишить того, против кого он обращается, даже облика человека. Мы намекаем на эту возможность неуклюжему человеку, когда говорим: "что ты как слон в посудной лавке". Назвав же человека свиньей, мы больше не утруждаем себя метафорой, мы прямо утверждаем тождество между нашей жертвой и этим животным. И речь идет не о сходстве, не о близости черт, - если поведение человека позволяет сравнить его со свиньей, это слово прозвучит менее обидно, чем адресованное человеку вне всякой мотивации, просто по злобе. Бранясь "свиньей" обидчик бы желал, чтобы его жертва, быть может, человек достойный, впал в свинство, чтобы это имя действительно подходило к нему. Назвать "свиньей" - это в тайне желать видеть в человеке свинью.

В "Алисе в Стране чудес" есть сцена, где ребенок - дитя Герцогини, то и дело называемый "поросенком", действительно становится им. Это смешно, потому что привычно провинившегося ребенка называть "поросенком", но никаких превращений в обычной жизни не происходит. У Кэрролла это - игра со словами, но ведь и брань - это своего рода тоже игра со словами. Вопрос лишь в том, что люди ожидают от слов.

Если допустить, что слова могут изменять мир, не стоит их высказывать так легко, - ведь придется отвечать за каждое действие вылетевшего слова. Если слова имеют силу действия, можно превратить человека словом в свинью. Впрочем, и в обыденной жизни, сея брань и рождая обиду, бранчливый способствует освинению мира. Некоторые же формы брани прямо построены на ожидании эффекта от сказанных слов.

По существу, такая брань представляет собой магические формулы, предназначенные творить зло. Их структура включает в себя обращение к человеку и пожелание несчастий, которые должны с ним случиться.

Когда эти формулы возникли, люди верили в их силу, поэтому, скорее всего, немногие пользовались ими. Тот, кто прибегал к ним часто, был колдуном. Если же такую формулу произносил обычный человек, то это было вызвано тем, что выходит за пределы обыденной жизни, и поэтому неудивительно, что от такого события ждали последствий, способных потрясти мир или хотя бы перевернуть жизнь и погубить ненавистного человека.

Вкладывающий в проклятие свою душу этим делал ее причастным злу, которое пророчил другому. Эта сторона проклятия, хорошо осознаваемая нашими предками, делала его особенно страшным. Проклиная, человек как бы подводил под своей жизнью черту, отдавая все свое будущее той темной силе, которая взамен должна была сокрушить врага. Две жизни приносилось на алтарь мести, человек срывался в бездну и увлекал в нее другого. Эта ожесточенная самоотверженность заставляла замирать в мистическом трепете всех свидетелей этой ужасной минуты. Проклятие, исторгнутое на смертном одре, было еще более страшным. Человек призывал месть ценой своей бессмертной души, уже не имея времени на покаяние.

Сегодня острота переживания проклятия утрачена. Люди готовы призывать друг на друга разверзшиеся небеса по мельчайшему поводу, не замечая мистического характера произносимых ими слов. Некоторые магические формулы потеряли адресность и даже содержание, осталось лишь выражение некой угрозы: "да чтоб тебя!", - говорит человек, споткнувшись о торчащую из земли проволоку, и не замечает, что оказался на пороге проклятья.

Матерщина по своей структуре подобна проклятью, она тоже - магическая словесная формула. Матерная брань наиболее оскорбительна, когда не скрывает этой своей природы, когда она адресна и действительно направлена против конкретного человека. Но чаще она прячет свое лицо.

***

На первый взгляд в мате нет ничего магического. Матерщина, как определяют ее словари, - это просто слова определенного содержания. То, что речь человека может быть густо усеяна ими, не представляет из себя никакой загадки. Подобным же образом в языке существуют многие слова-паразиты.

Человек, не умеющий говорить связно, испытывает затруднения на стыке слов. То, что он хочет сказать, находится в его уме. Мысли сталкиваются одна с другой, накладываются друг на друга, не зная никакого порядка. Речь же требует, чтобы из этого хаоса человек вытянул - как нитку из пряжи - определенную последовательность слов. Речь линейна, нельзя сказать все сразу, но только - одно за другим. К тому же от того, как выстроятся слова, зависит понятность сказанного. Речь должна соответствовать грамматической модели, принятой в языке. Профессиональный оратор не задумывается над этим, для него не составляет проблемы высказаться. Сам переход мысли в речь для него столь же естественен, как привычка дышать. Человек же, не привыкший говорить длинные речи, испытывает затруднение всякий раз, когда ему приходится что-то рассказывать. И в тот момент, когда у него на языке не оказывается нужного слова, с него соскальзывает слово-паразит, не давая речи оборваться молчанием. Прервать молчание, начать говорить заново требует большего расхода энергии, чем продолжение речи. Пустые слова, образуя мостик между словами, которые что-то значат, выполняют роль смазки, сохраняют непрерывность речи и тем экономят говорящему силы.

Чаще всего в роли таких слов используются указательные частицы - "это", "вот". Слово "значит", которое в современном языке часто превращается в "смазку", тоже своего рода указание. Оно служит переходом от знака, имени, выражения к тому, что ими обозначаются. Превращаясь в слово-паразит, оно теряет содержание, на которое должно указывать. Такое указание ни на что наиболее удобно для заполнения провалов в речи. Оно побуждает слушателя не терять внимания, как бы обещая ему, что речь все-таки доведут до конца.

Помимо указательных слов, роль "смазки" играют и другие, начиная от общераспространенного "ну" и кончая диалектическими и специфическими ("дык" и т.п.), с помощью которых писатели так любят создавать колорит речи своих героев. Такие частицы изначально лишены самостоятельного значения, они имеют его только по отношению к другим словам, сообщая им различные дополнительные оттенки. Потеряв связь с другими словами, частицы остаются лишь устойчивыми сочетаниями звуков, не означающими ничего. Обнулить их смысл довольно легко, достаточно просто вырвать их из контекста. Используемые в качестве "смазки", они не тянут за собой никакого значения, к тому же они, как правило, не велики по длине, что снижает затраты энергии, расходуемой впустую.

Матерные слова имеют совсем другую природу. Они принадлежат к разряду табуированных слов. "Табу" - слово полинезийского происхождения. В современном языке им легко могут назвать любой строгий запрет. Однако то, что для обозначения запрета, играющего значительную роль в традиционных, архаических обществах, потребовалось особое слово, подсказывает, что здесь дело не только в строгости. В полинезийском обществе человек, нарушивший табу, подлежал жестокому наказанию, нередко - смерти. Почему? Не потому, что он преступил установления общества, - это лишь внешняя сторона, видимая, но вторичная. Хотя табу и налагалось людьми, это были не просто люди. Это были вожди; однако право налагать и снимать табу определялось не самим авторитетом вождя, а тем, что создавало этот авторитет. В Полинезии вождь считался обладающим особой сверхъестественной силой - маной. Именно обладание маной и делало человека вождем. Всем, в чем по убеждению полинезийцев заключена мана, они считали святым. И эту святость требовалось защищать. Ману можно было утратить, и чтобы этого не случилось как раз использовалось табу, путем запретов регулирующее отношения человека и сверхъестественного.

Таким образом, слово табу может быть с полным правом использовано нами за пределами полинезийской культуры только в том случае, если обозначаемые этим словом запреты регулируют не человеческие отношения, а отношения человека с миром сверхъестественных сил.

Использование слов занимает в этих отношениях не последнее место. Слово, если это существительное, выполняет прежде всего функцию имени. Назвать по имени - это то же самое, что окликнуть, позвать. И если человек слышит зов, лишь находясь поблизости, сверхъестественные силы услышат всегда. Поэтому, например, человек боялся называть смерть своим именем (услышит - еще придет) и называл мертвого покойником, усопшим, используя метафоры там, где не решался говорить прямо. Народ, живущий среди лесов, почитал самого грозного зверя - медведя - за хозяина леса. Рискуя охотиться на него, он все-таки не рисковал называть его по имени и пользовался метафорой - чтобы тот не отнес на свой счет приготовления к грядущей охоте. Зверь был столь страшен и имя его оказалось под столь строгим запретом, что было забыто, и теперь мы называем его медведем - медоедом, что, конечно, только метафора, иносказание, а не имя.

Табуировались не только имена: кровь никто не считал существом. Ее никто не призывал и никто ее не боялся. Однако отношение к крови не могло быть простым, ведь с ней была связана жизнь. "Кровь есть душа", сказано в Библии (Втор., XII, 23). Кровь проливаемая священна. Будучи священнодействием как у древних евреев, так и у народов языческих, пролитие крови требовало к себе особого отношения, а следовательно и особого языка. В обыденной жизни не могли звучать те же слова, что произносили жрецы. И кровь называли рудой - по ее цвету, хотя по-видимому запрет на слово "кровь" и не отличался особенной строгостью.

То, что матерные слова подлежат табу, свидетельствует об их сакральной природе. Корни матерщины лежат в язычестве. Не все слова, которые мы сегодня считаем матерными, восходят к языческому культу, но тем, что люди матерятся, мы обязаны скорее всего ему. Языческие обряды, посвященные самым разным богам, часто принимали формы, оскорбляющие нравственное сознание обыкновенного человека. То, что творилось во имя богов, не могло происходить в обыденной жизни, это бы сочли преступлением. И хотя в обыкновенной жизни отношения между полами регулировались общественными установлениями, призванными обеспечить стабильное существование общества, во время языческих праздников, как правило, посвященных богам плодородия, практиковалось всевозможнейшее бесчинство. Часто оно облекалось в формы мистерий, охватывающих лишь посвященных, но всегда носило сакральный характер. Мистерии учинялись не ради самого разгула страстей, но ради богов. Этому своего рода "священнодействию" соответствовал и особый язык. Эта непотребная, похабная речь, немыслимая в обыденной жизни, была нормой общения во время языческого празднества.

Впрочем, возможно, в языческую эпоху матерные слова не были табуированы. Слово "руда" не вытеснило слово "кровь". Это означает, что запрет, если он и существовал, нарушался. Аналогичным образом, языческая культура, испытывающая сильнейшее давление на нравственность со стороны своих обрядов, возможно, допускала похабство и в обыденной речи.

Ситуация резко изменилась с принятие христианства. Идеал нравственности, воспринятый вместе с православной верой, обязывал обуздывать речь. Тому языку, что славит Бога, не пристало блудить словами. Матерные слова должны были выйти из употребления. Однако этого не случилось.

По законам лингвистики, жизнь слова в языке определяется его употреблением. Если матерщина была частью языческого культа, прекращение идолослужений, т.е. исчезновение той ситуации, в которой употреблялись эти слова, он должны были устареть и исчезнуть. Но и в том случае, если мат допускался и в обыденном употреблении, он был жестко привязан к "постельной теме". "Перевод" этой темы на язык христианского брака также должен был снизить, а не увеличить частоту употребления матерных слов. То. Что случилось в действительности, свидетельствует о том, что мат - не просто языковое явление.

Сквернословие - грех. А грех это не преступление общественных установлений, т.е. нарушение морали, а преступление завета между человеком и Богом. Нарушение запрета, установленного не человеком, а Богом. Первый запрет человек нарушил еще в раю. Хитрость змия проявилась в том, что он обратил внимание на запретное дерево как на что-то особенное. Когда отец запрещает сыну есть ядовитые ягоды, эта заповедь просто принимается к сведению и не искушает ребенка. В самом запрете нет искушения. Искушение начинается тогда, когда мы начинаем подозревать, что запретный плод имеет свои хорошие стороны. Адам и его жена знали, что от древа познания добра и зла они не должны есть, потому что "смертью умрут" (Быт., 2,17). Но вот речи змия заставили их посмотреть на это дерево по-другому. "И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел" (Быт., 3,6). Грех проник в человека и человек познал сладость греха. Эта сладость заключается в том, что, как оказалось, человек может по своей воле нарушить запрет, установленный волей Бога, как бы поспорить с Богом и настоять на своем. Это ложная сладость: она выглядит как обретение свободы, хотя есть лишь отпадение человеческой воли от воли Божией. Свобода воли становится заметной, потому что воля бунтует. Бунт разрушителен, последствия бунта смертельны, но существует упоение бунтом. В бунте человеческая воля достигает наиболее яркого своеобразия, но, так как это своеобразие заключается в отпадении от Бога, результат на поверку оказывается безобразным и мерзким.

В этом суть сквернословия. Употребляя запрещенные, мерзкие слова, человек противопоставляет себя Богу, демонстрирует свою, особенную волю, как бы повторяя грехопадение первого человека.

Следует думать, что в первые века христианства, матерщина была на Руси явлением более редким, поскольку воспринималась как преступление и самим сквернословом и обществом. Матерясь, человек, публично оскорблял Бога и получал жалкое удовлетворение от того, что тварь бросает вызов своему Творцу.

Поэтому неудивительно, что мат и содержательно развился в прямое оскорбление святыни. То, что получило название "забористого" мата, связано с обращением грязных слов на то, что должно быть дорогим для каждого человека. Язык матерщинника оскорблял мать, Богородицу и самого Бога. Насколько подобные обороты были свойственны матерщине, говорит само ее название. Несомненно "мат" означает "ругать по матери". Умение составить изощренное ругательство считалось (да и до сих пор считается) особым искусством. Про такого "умельца" могут сказать "Во дает!" или "Уж ругаться-то он умеет", и за этими словами стоит тайное восхищение грешника. Выражение "забористый мат" также пронизано подобным восхищением: "во забирает!" = "во дает!".

Не как языковое явление, а как грех мат получил свое широчайшее распространение. Это выглядит даже как месть: народ, принявший сердцем православную веру, получил тяжкую болезнь языка. Матерщина - черная сыпь, терзающая русский язык. Матерные слова - не просто слова-паразиты. И хотя они часто выполняют роль "смазки", не в этом их основная роль. Прежде всего от слов-паразитов их отличает то, что они не потеряли своего исходного блудного смысла. В каком бы месте речи матерные слова ни находились, они постоянно проповедуют блуд, что ощущает всякий произносящий и слушающий. Благодаря им любая тема становится скабрезной, любой разговор похабным.

Более того, матерные слова являются самыми продуктивными основами для словообразования. Матерная лексика - живая, она подталкивает человека к производству новых форм. И эти формы не остаются без употребления. В употреблении же они вытесняют слова нормальной речи.

В языке это явление существует и за пределами мата. Слово "дело" способно заменить любое действие, совершаемое человеком. Еще шире сфера применения таких слов как "штука", "вещь". Пустейшее слово "ерунда" может заменить название любого предмета. Все эти слова - свидетельство бессилия человека выразить свою мысль. Их использование делает речь невыразительной, пустой. Каждое такое слово указывает на место провала, где человек не справился со своим языком и оставил смысл без выражения.

Матерная речь во многом сохраняет черты подобных оборотов, однако она вся исполнена экспрессии, она агрессивна. По-видимому, ее следует признать первичной по отношению к "пустому" употреблению слов типа "штука", "ерунда", которые замещают не значимые слова русского языка, а уже запретные матерные выражения.

Можно сказать, что матерщина ведет самую настоящую войну против русского языка. Она способна расширять свой словарный запас, имеет свои устойчивые словесные формы и фразеологизмы. Острие мата направлено на замещение простых, наиболее употребляемых слов. В конечном счете, матерщина претендует на то, чтобы создать свой язык, параллельный русскому языку, или пропитать собою весь русский язык, слившись с ним в блудном экстазе. На руку мату играет то, что он представляет собой определенный стиль речи. Распространенный среди простого народа, не тронутого образованием, он стал своего рода символом народности языка. И в качестве такового сегодня выглядит привлекательным даже для интеллигенции.

Употребление мата отграничивает "своих" от "чужих". И если человек ищет доступа в какое-то общество, где распространен мат, он вынужден применять матерный стиль. Он вынужденно учится мату, пока материться не станет его привычкой. Сегодняшний матерщинник и не мыслит быть бунтарем, наоборот он жаждет не отличаться, быть таким же как все. Мат уже не звучит как бунт против Бога. Это ему позволяет прекрасно себя чувствовать и в светском, атеистическом обществе.

Тем более кажется важным указать на его суть.

***

Подведем итоги. Матерщина - не просто ругань, стремление одержать верх над противником в словесной стычке. В конечном счете она направлена не против людей, а против Бога, за что и получила именование "черной ругани". Материться значит "ругаться по черному". Черный цвет еще с дохристианских времен относился к силам зла. Поэтому мат носит чисто магический, сакральный характер. Он - элемент служения сатане, контрабандой проникший в светскую жизнь. Каждое матерное слово - это хуление Бога и прославление сатаны. Поэтому не случайно, что матюки у матерщинника заменяют молитвы. В трудные минуты, в тяжелом труде он не ищет помощи в обращении к Богу, а матерится. Всплеск энергии в матерном слове, - и дело движется, хотя толкает его зло, которому тем самым отдает себя человек. Работа со злостью может быть эффективной. В результате воспитывается условный рефлекс: плохо тебе - матернись. Так человека отучают от Бога.

Поэтому следует сказать четко и ясно, что матерщина это - служение сатане, которое человек осуществляет по собственной воле и публично. Возможно, что это достаточно страшно, чтобы сподвигнуть человека обуздать свой язык.
(Материалы с сайта fun.nasha-feechta точка ру)

Отличная информаци. Спасибо... я итак не ругаюсь, но тепеь видимо совсем не буду)))))

Честно говоря, прочитала и стала страшновато... Действительно, привычка ругнуться при каждом удобном случае крепко укоренилась в сознании. И самое главное, ругаешься и при этом понимаешь, что это нехорошо и так не надо делать, но в следующий раз все повторяется.

Согласна! Большинство людей использует матерные слова, т.к. не в состоянии высказать свою мысль другими словами.

И вот это вообще самое обидное... Умненькая миленькая девушка матерится, потому что это модно, или потому что речь с матом выглядит колоритней и ярче...

Сильно сказано, но мне пока досточно предыдущих аргументов... Про служение сатане - это все-таки перебор на мой взгляд.
Спасибо за интересную статью!!!

Еще информация о мате и в целом о культуре речи:

Заведующая кафедрой русского и общего языкознания СГУ Наталья Сергиева: «Современная молодежь похабит мат»Понятие культуры речи рядовой человек воспринимает намного уже, чем это есть на самом деле. Обычно считается, что культурная речь — это грамотная, правильная, красивая речь, но на самом деле, это понятие гораздо шире. О проблемах культуры речи современного человека и ее основных составляющих рассказала агентству «КомиОнлайн» кандидат филологических наук, доцент, заведующая кафедрой русского и общего языкознания Сыктывкарского государственного университета Наталья Сергиева.


Наталья Станиславовна, сегодня в России матерятся все — от мала до велика. Почему так происходит?

Хочу сразу отметить, что с русским матом связано много мифов. Например, говорят, что мат в Россию принесли монголо-татары. Я всегда говорю, чтобы оставили монгол в покое. У матерных слов древние славянские корни, они есть во всех славянских языках и далеко не всегда являются словами «неприличными».

С другой стороны, мат — явление интересное в культурном отношении, потому что действительно широко употребляется. Кстати, мат активно изучают. Есть серьезные исследования, выполненные как лингвистами, так и культурологами. Мы в них углубляться не будем.

В нашем языке есть три основных «матерных» корня плюс еще два вспомогательных. Но у этих корней широкие возможности: мощный семантический потенциал, свободное варьирование, прекрасная словообразовательная разработанность, особая ритмика в организации высказывания. Значение всякого матерного слова сугубо ситуативно, и конкретный его смысл может меняться на прямо противоположный в зависимости от контекста. Матерное слово эмоционально насыщено и даже перенасыщено, если сравнивать его со словом в обычной, нематерной речи. В ряде случаев никаких иных смыслов, кроме чисто эмоциональных, оно и вовсе не несет. Все это позволяет некоторым людям, вообще не выходя из рамок мата, выразить все, что они пожелают.

Матерные слова с древних времен были табуированными. Они имеют древнее происхождение и связаны с культом рождения, процессом зачатия и деторождения, так как имеют отношение к обозначению гениталий. А к этим органам человека всегда было сакральное отношение.

Самое распространенное ругательство из трех слов означает, как считают антропологи, «позор рода». У ученых разные точки зрения на его происхождение. В этом ругательстве, обозначающем совокупление, отсутствует наименование агента действия. Существует две версии. Одна исходит из того, что первичным было выражение с «я». Оно совершенно не было оскорбительным, хотя и обозначало именно совокупление. Однако означало оно не секс, не надругательство как таковое, а определяло лишь власть, точнее обладание властью в не своем роду. Более популярно предположение, что вместо предполагаемого «я» агент действия выражался словом «пёс». Выражение с «псом» — позднейшее, оно имело уже вполне определенную цель; оскорбить весь чужой род, отсюда выражения «сукины дети», «сукин сын», польское ругательство «пся крев». Это уже эпоха патриархата, оскорбление, таким образом, наносилось не столько женщине, сколько мужчине, рогатому главе рода, видимо, поэтому отсутствует широкое употребление выражения «сукина дочь». Значение получается было примерно такое: «твоя мать осквернена псом, твой отец рогоносец, а ты вообще не человек».

Мат, по мнению специалистов, родился в замкнутых мужских сообществах, и там распространен до сих пор. Он считается мужским обсценным кодом, то есть, непристойной и неприличной для других лексикой. Таким образом, мат – мужской язык, его использование в мужской среде наиболее органично и естественно.

Мне попадалась пленка с записью разговора между сотрудниками правоохранительных органов. Беседа носила полуофициальный характер. Один из сотрудников употреблял матерные слова, но не с целью оскорбить, а именно разговаривал. И это никого не беспокоило.

В то же время, нормальный мужчина никогда не будет материться ни при женщине, ни при детях. Один мой студент на занятиях спросил у меня:

- А что тут такого?

- А вы свою дочь собираетесь матерным словам учить?

- Она все равно узнает про мат, так что пусть будет в курсе.

- А если вашу дочку кто-нибудь пошлет по матушке?

- В морду дам.

Особенно неприятно, когда матерится молодежь. Причина понятна: мат становится маркером принадлежности к взрослой жизни. Подросток, употребляя бранную лексику, как бы приобщается к кругу взрослых» людей, которым «по закону» разрешается выражаться намного свободней, нежели молодым. Но когда матерится юная барышня, это удручает, потому что мат не ее язык.

В статье Г.Ф.Ковалева о русском мате приводится мнение профессора-литературоведа П.А.Николаева, ветерана Второй мировой: «Вот утверждают, дескать, на войне ребята бросались в атаку, выкрикивали: «За Родину! За Сталина». Но во время бега невозможно произнести этой фразы – дыхания не хватит. Бежит мальчик семнадцатилетний и знает, что погибнет. После каждой такой атаки во взводе погибала половина. И они выкрикивали мат. Они спасались этим, чтобы не сойти с ума. Есть мат, который священен. Когда идут но улице молодые разгильдяи с бутылками пива и девчонки рядом ругаются, у меня это вызывает рвотные чувства, потому что я воспринимаю как оскорбление по отношению к мату, с которым погибали дети России…» (Лит. газ., 2004, № 37. с. 11).

Широкое употребление мата свидетельствует о маргинализации общества. Так как при тех социальных потрясениях, которые перенесла Россия, многие прошли через места лишения свободы. У мата, в принципе, должно быть свое место. Один известный лингвист, доктор наук рассказывал, что если он на рыбалке, находясь посреди озера, уронит в воду последнюю пачку сигарет, он не скажет :«Ах! Как жаль!..»

Введение мата в обиходную жизнь неправильно. Это лишает матерный язык своей функциональной нагрузки. Вообще, если мат узаконить, он потеряет свое смысл, и люди придумают что-нибудь другое.

На канале «Культура» однажды очень весело прошло обсуждение этой проблемы. Собралась рафинированная интеллигенция, которая высказывалась по данному поводу. И одна дама зрелого возраста, директор московского Дома фотографии, рассказала, что когда в подведомственном ей заведении шел ремонт, она вдруг открыла для себя этот язык. Оставим в стороне вопрос, почему так поздно открыла? Но она была в восхищении от того, что когда начала его употреблять, дело пошло значительно быстрее. Пожалуй, в определенных ситуациях мат нужен, но не в обиходной речевой практике. Я как лингвист-профессионал одинаково отношусь ко всем словам. Но мата не люблю.

В художественной литературе использование мата — это вопрос вкуса автора и его культуры, его понимания эстетических принципов. С другой стороны, на страницах газет, журналов это некрасиво. Я считаю, что и в прессе должны действовать нравственные запреты на употребление грубой, а тем более нецензурной лексики. Ссылки на то, что эти реалии есть в нашей жизни, – не аргумент. В нашей жизни много чего есть, о чем широко рассказывать не принято. Человек – существо биологическое со всеми вытекающими последствиями. Что ж, обо всем так и говорить в газете или художественной литературе?

Использование мата — скорее этическая проблема современного общества.

Связано ли это с повышенной эмоциональностью людей?

Да, действительно, жизнь сегодня напряженная. Человеку нужно разряжаться. И здесь уже не работают нравственные барьеры.

Мат изучают?

Когда я работала в США, мне попался на глаза учебник русского языка под названием «Русский мир». Отличительная черта этого учебника – обилие грубых, в том числе матерных слов. В России целенаправленно матерным словам иностранных студентов не учат, сами постигают. В то же время подобная лексика есть и в других языках, так что ее значение и пределы использования они тоже усваивают. Существуют исследования, посвященные инвективе (брани, ругательствам) в языках мира. Например, этими проблемами успешно занимается ученый из Ярославля В.И.Жельвис.

Что из себя представляет, в таком случае, культурная речь?

Понятие культуры речи включает в себя три аспекта. Это нормативный аспект, когда человек говорит в соответствии с нормами литературного языка. Под этими нормами, в первую очередь, понимаются пунктуация и орфография, ведь каждый человек проходит в школе жесткий орфографический тренинг, его учат грамотно писать. На самом деле норм гораздо больше. Есть нормы грамматические, стилистические, словообразовательные.

Второй аспект культурной речи — коммуникативный. Он является самым важным, потому что речь существует для того, чтобы общаться. Всякая речь обращена к кому-то, поэтому человек должен уметь доносить свои мысли четко, ясно, чтобы нужная информация дошла до собеседника в полном объеме. Наши люди зачастую не могут правильно сформулировать то, что они хотят сказать.

Совсем свежий пример — это социальная реклама на стене одного из магазинов города. Плакат против наркотиков гласит: «Серега умер от наркотиков, а я попробовал жить, и у меня получилось». Жить с наркотиками получилось или без? Формулировка неточная, от чего реклама может стать антирекламой.

Или еще один пример. Ребенок спрашивает папу:

- Почему, когда я укушу яблоко, оно становится коричневым?

Отец отвечает:

- В яблоке содержится такое вещество, как железо. Оно вступает в соединение с кислородом воздуха, от чего получается вещество, которое делает яблоко коричневым.

Тогда ребенок спрашивает:

- Папа, а ты с кем сейчас разговаривал?

Всегда нужно помнить, что твоя речь кому-то адресована. Кому-то, кто должен ее понять и усвоить. Часто люди этого правила не придерживаются.

Самым заметным в культуре речи является этический аспект. Каждого из нас в детстве воспитывали. Мы с вами знаем, что нужно здороваться, говорить до свидания, говорить волшебные слова. Существует этические запреты на употребление определенных слов и выражений, и не только матерных.

Как обстоит дело с этическим аспектом речи в современном обществе?

Если говорить о таком понятии, связанном с этическим аспектом, как тональность нашего общения, то она достаточно снижена.

Этический аспект связан, прежде всего, с речевым этикетом, вербальными конструкциями, которые учат употреблять в типичных ситуациях. Это, на самом деле, проблема воспитания. Такие вещи объясняют с раннего детства, и они связаны с внутренней культурой человека, нормами поведения, в том числе, в конфликтных ситуациях. Кто-то в таких ситуациях начинает браниться, кричать, хлопать дверью, посуду бить. Кто-то начинает плакать, обижаться или, наоборот, издеваться. Кто-то просто дерется. Это тоже аспект общения.

Когда мы говорим о тональности, нужно отметить, что она имеет ярко выраженную культурную обусловленность. В восточных культурах ритуалы приветствия и прощания детально разработаны и регулируются многими социальными факторами, куда включается статус, возраст, родственные отношения, сфера общения. В европейской культуре такого нет.

Как мы уже отметили, тональность общения в русской культуре достаточно снижена. У нас люди чаще идут на конфликт, даже когда в этом нет смысла, и он не даст результат. Кроме того, у нас до сих пор нет принятого обращения к незнакомому человеку. Этому есть свое объяснение. Просто наше общество в дореволюционный период было сословным, и система обращений была разработана. Действовал табель о рангах. К людям обращались «ваша светлость», «ваше сиятельство», сударь», «сударыня». К низшим слоям населения обращения не было.

Когда сословное общество было ликвидировано в 1917 году, проблема обращения к людям встала остро. Были попытки ввести обращение «гражданин-гражданка». Но это слово произошло от слова «горожанин». В XVIII веке с творчеством Александра Радищева оно приобрело значение человека, радеющего за общество, и это значение закрепилось в XIX веке. А в 30-х годах XX века обращение «гражданин» стало ассоциироваться с судом, прокуратурой, милицией, поскольку стало использоваться в определенных условиях, связанных, чаще всего, с нарушением закона.

Обращение «товарищ» — это слово тюркского происхождения и образовалось от слова tavar ‘товар’. То есть, речь шла о людях, связанных товаром, по сути, о партнерах по бизнесу. Потом оно приобрело значение «друг». А с возникновением марксистских кружков оно стало означать «соратник по борьбе» и после революции приобрело ярко выраженную идеологическую окраску. Это обращение было широко распространено в речевой практике до Великой Отечественной войны, а потом утратило свою актуальность. Попытки ввести обращение «сударь-сударыня» не закрепилось в современном обществе. Подобным образом обстоит дело с обращением как «господин-госпожа», которое используется преимущественно в деловой переписке.

В обозримом будущем в русском языке вряд ли появится общепринятое обращение к незнакомому человеку. Это не очень хорошо даже психологически, потому что человек остается безликим. Кроме того, это отсутствие изначального уважения к человеку. В нашем обществе легче дать в морду, тогда как западный человек побежит в суд. В России вежливое обращение скорее выбивается из общей тональности общения. У нас легче сказать: «куда ты лезешь?» — вместо того, чтобы объяснить, что теперь моя очередь, или «вы мне мешаете». Толкнуть человека – ради бога! Я уже не говорю об употреблении матерных слов. В России матом не ругаются, в России матом разговаривают.
(с сайта komionline точка ру)

ну есть такое)))

Главная мысль: каждое слово обладает энергетикой, часто эта энергетика направлена на конкретный объект, эта энергентика никуда не исчезает. Поэтому лучше не употреблять негативно окрашенные слова и слова, смысл которых (любой-сокральный, магический и пр.) мы не доконца знаем.

Сильно задумалась

Приведу еще одно интересное исследование. Здесь будут лишь выдержки. Полный текс можно погуглить.

Б. А. Успенский "Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии"
(Успенский Б.А. Избранные труды. Т.2. М., 1994, с.53 -128)


I. Общие замечания: специфика функционирования матерного выражения1.
Изучение русского мата связано со специфическими и весьма характерными затруднениями. Характерна прежде всего табуированность этой темы, которая — как это ни удивительно — распространяется и на исследователей, специализирующихся в области лексикографии, фразеологии, этимологии. Между тем, подобные выражения, ввиду своей архаичности, представляют особый интерес именно для этимолога и историка языка, позволяя реконструировать элементы праславянской фразеологии. Соответствующие табу распространяются и на ряд слов, семантически связанных с матерщиной, в частности, на обозначение гениталей, а также на глагол со значением 'futuere'; в литературном языке более или менее допустимы только ЦЕРКОВНОСЛАВЯНИЗМЫ типа совокупляться, член, детородный уд, афедрон, седалище, но никак не собственно русские выражения. Специфика русского языка в этом отношении предстает особенно наглядно в сопоставлении с западно-европейскими языками, где такого рода лексика не табуирована.
Табуированности матерщины и соотнесенных с нею слов нисколько не противоречит активное употребление такого рода выражений в рамках АНТИПОВЕДЕНИЯ, обусловливающего нарушение культурных запретов.
(***)
II. Культовые функции матерной брани
1. Особое отношение к матерщине обусловлено специфическим переживанием неконвенциональности языкового знака, которое имеет место в этом случае. Знаменательно, что запреты на соответствующие выражения носят абсолютный, а не относительный характер, обнаруживая принципиальную независимость от контекста: матерщина считается в принципе недопустимой для произнесения (или написания) — даже и в том случае, когда она воспроизводится от чужого имени, как чужая речь, за которую говорящий (пишущий), вообще говоря, не может нести ответственности. Иначе говоря, этот текст в принципе не переводится в план мета-текста, не становится чистой цитатой: в любом контексте соответствующие слова как бы сохраняют непосредственную связь с содержанием, и, таким образом, говорящий каждый раз несет непосредственную ответственность за эти слова. Такого рода восприятие нашло отражение в духовном стихе «Пьяница» («Василий Великий»):

Который человек хоть одныжды
По матерну взбранится,
В ШУТКАХ ИЛЬ НЕ В ШУТКАХ,
Господь почтет за едино.
(Бессонов, VI, с. 102, № 573)

Итак, шуточное, игровое употребление ни в коем случае не снимает с говорящего ответственности за слова такого рода, не превращает их в простую условность: эти слова, так сказать, не могут быть произнесены всуе, в частности их нельзя повторить или употребить остраненно. Но подобное отношение к языковому знаку характерно прежде всего для сакральной лексики: в самом деле, именно сфере сакрального присуще особое переживание неконвенциональности языкового знака, обусловливающее табуирование относящихся сюда выражений, — тем самым, обеденная лексика парадоксальным образом смыкается с лексикой сакральной.
Разгадка подобного отношения к матерщине объясняется, надо думать, тем, что матерщина имела отчетливо выраженную КУЛЬТОВУЮ ФУНКЦИЮ в славянском язычестве; отношение к фразеологии такого рода сохраняется в языке и при утрате самой функции.
2. Действительно, матерная ругань широко представлена в разного рода обрядах явно языческого происхождения — свадебных, сельскохозяйственных и т. п., — т. е. в обрядах, так или иначе связанных с плодородием: матерщина является необходимым компонентом обрядов такого рода и носит безусловно ритуальный характер; аналогичную роль играло сквернословие и в античном язычестве (см. о греческом земледельческом сквернословии: Богаевский, 1916, с. 57, 183, 187), о чем нам еще придется говорить ниже. Одновременно матерная ругань имеет отчетливо выраженный антихристианский характер, что также связано именно с языческим ее происхождением.
Соответственно, в древнерусской письменности — в условиях христианско-языческого двоеверия — матерщина закономерно рассматривается как черта бесовского поведения. Достаточно показательно, например, обличение «еллинских [т. е. языческих!] блядословiи и кощун i игр бесовских» в челобитной нижегородских священников, поданной в 1636 г. патриарху Иоасафу 1-му (автором челобитной был, как полагают, Иван Неронов): «Да еще, государь, друг другу лаются позорною лаею, отца и матере блудным позором, в род и в горло, безстудною самою позорною нечистотою язы ки своя и души оскверняют» (Рождественский, 1902, с. 30). Существенно, что матерщина упоминается здесь в контексте описания ЯЗЫЧЕСКИХ игр (святочных, купальских и т. п.); «еллинское» (языческое) фактически равнозначно при этом «бесовскому», «сатанинскому».
(***)
Вместе с тем, способность матерно ругаться приписывается домовому, т. е. персонажу несомненно языческого происхождения (Афанасьев, 1865-1869, II, с. 82, с неточной ссылкой на источник). Равным образом кликуши (икотницы) во время припадка выкрикивают «диким голосом бессмысленные возгласы и крепкие ругательства», причем предполагается, что так говорит вселившийся в кликушу нечистый дух (Подвысоцкий, 1885, с. 59; ср.: Богатырев, 1916, с. 62). Представление о том, что черту свойственно материться, находит иногда отражение в космогонических преданиях, ср., например, полесскую легенду (***)
3. Необходимо отметить, что матерная брань в ряде случаев оказывается функционально эквивалентной молитве. Так, для того, чтобы спастись от домового, лешего, черта и т. п., предписывается либо прочесть молитву (по крайней мере осенить себя крестным знамением), либо матерно выругаться — подобно тому, как для противодействия колдовству обращаются либо к священнику, либо к знахарю (***) аналогичным образом с помощью матерщины могут лечить лихорадку (Цейтлин, 1912, с. 9), которая понимается вообще как демоническое существо, разновидность нечистой силы. При этом матерщина может рассматриваться даже как относительно более сильное средство, т. е. возможны случаи, когда молитва не помогает, а действенной оказывается только ругань, см.: Чернышев, 1901, с. 127-128 (о домовом), Завойко, 1917, с. 38 (о шишиге), ср. также сведения о том, что домовой не боится креста и молитвы: Иванов, 1893, с. 26, Померанцева, 1975, с. 109. Равным образом как молитва, так и матерщина является средством, позволяющим овладеть кладом: в одних местах для того, чтобы взять клад, охраняемый нечистой силой, считается необходимым помолиться, в других — матерно выругаться (Смирнов, 1921, с. 15). Совершенно так же магический обряд «опахивания», совершаемый для изгнания из селения эпидемической болезни (которую также отождествляют с нечистой силой), в одних случаях сопровождается шумом, криком и БРАНЬЮ, в других — молитвой (Максимов, XVIII, с. 271-273).
Поскольку те или иные представители нечистой силы генетически восходят к языческим богам, можно предположить, что матерная РУГАНЬ ВОСХОДИТ К ЯЗЫЧЕСКИМ МОЛИТВАМ ИЛИ ЗАГОВОРАМ, заклинаниям; с наибольшей вероятностью следует видеть в матерщине именно языческое заклинание, заклятие.
4. В этой же связи следует отметить, что матерщина может выступать у славян в функции ПРОКЛЯТИЯ; связь с языческим культом представляется при этом совершенно несомненной. Подобное употребление матерной брани засвидетельствовано в южно-славянской, а также в западно-славянской письменности. Так, в анонимной болгарской хронике 1296-1413 г. мы читаем: «Болгары же, услышав это, надсмеялись и обругали греков, не только оскорбили, но и изматерили и отослали с пустыми руками»; та же формулировка повторяется в данном тексте и несколько ниже: «и те, услышав это, надсмеялись и обругали греков, не только оскорбили, но и изматерили, и отослали с пустыми руками» (Богдан, 1891, с. 527). Слово oncoвашe «изматерили» в этом контексте, по-видимому, означает не просто «обругали», но именно «прокляли». Конкретный пример такого именно употребления матерного выражения представлен в одной болгарской грамоте первой пол. XV в., а именно в грамоте влашского господаря Александра Алди, сына Мирчи, датируемой 1432 г. Говоря о своей верности венгерской короне («господину кралю и святому венцу») и опровергая ложные слухи, будто он перешел на сторону турок, этот господарь пишет: «еда кто ще слъгати, да ебе пьс жена, и матере» (Богдан, 1905, с. 43, № 23; та же грамота с незначительными орфографическими различиями опубликована в изд.: Милетич, 1896, с. 51, JV» 12/302), что, в сущности, означает: а кто солгал, да будет проклят.
В том же значении матерное ругательство могло употребляться, по-видимому, и в западно-славянских языках. Показательно в этой «вязи выражение abo zabit bocz abo cze pesz huchloscz, т. е. 'albo zabit badz albo niech ciepies uchlosci', зафиксированное в польском судебном протоколе 1403 г. (Брюкнер, 1908, с. 132). Глагол chloscic, в настоящее время неупотребительный, в старопольском языке выступал в качестве эвфемизма, замещающего основной глагол в матерном ругательстве (в выражении chloscic maike — см.: Сл. ст-польск. яз., I, с. 238). Именно в этом качестве он и фигурирует в цитированной бранной формуле, которая означает, следовательно: «да будешь убит или да осквернит тебя пес»; старопольское выражение cze pesz huchloscz ('niech ciepies uchlosci') дословно соответствует при этом современному польскому ругательству pies ciejebal. Обе части данного выражения предстают как синонимичные, выражая одну общую идею — идею проклятия.

Соответственно, глагол, восходящий к слав, *jebati, может выступать в значении 'проклинать' — постольку, поскольку глагол этот соотносится с общим значением матерного выражения (ср., например, чешек, jebati 'проклинать' и т. п. — Трубачев, VIII, с. 188); мы вправе и в этом случае усматривать следы ритуального употребления матерщины. Совокупность приведенных фактов позволяет отнести подобное употребление у общеславянской эпохе.

(***)

VI. Заключение

Подведем итоги нашего исследования. Матерная брань обнаруживает совершенно несомненное мифологическое происхождение и, соответственно, имеет ритуальный характер. Эта ритуальная формула оказывается более или менее устойчивой (стабильной), относительно мало изменяясь со временем; однако, с течением времени она подвергается разнообразным переосмыслениям (семантическим трансформациям), обусловленным включением в разные мифологические коды. Тем самым, те или иные аспекты восприятия и функционирования матерной брани обнаруживают принципиальную гетерогенность, соотносясь с разными хронологическими пластами. Представляется возможным произвести гипотетическую стратификацию этих пластов, отвечающих разным уровням мифологического сознания.
(***)
На глубинном (исходном) уровне матерное выражение соотнесено, по-видимому, с мифом о сакральном браке Неба и Земли — браке, результатом которого является оплодотворение Земли. На этом уровне в качестве субъекта действия в матерном выражении должен пониматься Бог Неба или Громовержец, а в качестве объекта — Мать Земля. Отсюда объясняется связь матерной брани с идеей оплодотворения, проявляющаяся, в частности, в ритуальном свадебном и аграрном сквернословии (см. с. 57-60, а также 62-63 наст, изд.), а также ассоциация с ее ГРОМОВЫМ УДАРОМ (с. 63, 80-81 наст. изд.). На этом уровне матерное выражение имеет сакральный характер, но не имеет характера кощунственного. Оно может выступать в качестве заклятия, проклятия, клятвы, но не воспринимается как оскорбление; в этом качестве матерная брань может смыкаться, по-видимому, с ритуальным призыванием грома, имея в таком случае приблизительно тот же смысл, что и божба типа «Разрази тебя (меня) гром!», «Сбей тебя Перун!», «Солнце б тя побило!» и, вместе с тем, «Провал тебя возьми!», «Провалиться мне на этом месте!» и т.п. (см. с. 81-82 наст. изд.).
На другом — относительно более поверхностном — уровне в качестве субъекта действия в матерном выражении выступает ПЕС, который понимается вообще как противник Громовержца (см. выше, § 4-4, а также экскурс I). Таким образом, Громовержец травестийно заменяется своим противником в функции субъекта действия — заменяется на свою противоположность, — и это переводит матерное выражение в план антиповедения, придавая ему специальный МАГИЧЕСКИЙ смысл (как это и вообще характерно для антиповедения). Соответственно, матерная брань приобретает кощунственный характер. На этом уровне смысл матерного выражения сводится к идее ОСКВЕРНЕНИЯ земли псом, причем ответственность за это падает на голову собеседника (см. выше, §§ 5-1, 5-2). Этот уровень характеризует по крайней мере эпоху общеславянского единства, но, может быть, и более раннее состояние.
На следующем — еще более поверхностном — уровне в качестве объекта матерного ругательства мыслится женщина, тогда как пес остается субъектом действия. На этом уровне происходит переадресация от матери говорящего к матери собеседника, т. е. матерная брань начинает пониматься как прямое оскорбление, ассоциирующееся с выражениями типа сукин сын и т. п.
Наконец, на наиболее поверхностном и профаническом уровне в качестве субъекта действия понимается сам говорящий, а в качестве объекта — мать собеседника. На этом уровне матерное ругательство начинает ассоциироваться с таким выражением, как блядин сын и т. п. (см. с. 60 наст, изд.; также выше, § 5-2). Выражения сукин сын и блядин сын оказываются при этот синонимичными, и, соответственно, слово сука на данном этапе начинает употребляться в значении «распутная женщина» (ср. выше, § 4-4.2).
Таким образом, в актуальном состоянии матерная брань синтезирует все эти пласты, и разные моменты ее функционирования отражают в реликтовом виде те или иные аспекты ее исторического развития.

И еще. Данный материал не подвергался мной сравнению с другими источниками. Просто копирую.

Происхождение некоторых ругательств

Бля*ь

Дело в том, что первоначально древнерусский глагол "блядити" значил "ошибаться, заблуждаться, пустословить, лгать". То есть, ежели ты трепал языком наглую ложь (неважно, осознавая это или нет), тебя вполне могли назвать блядью, невзирая на пол. В это же самое время в славянских языках жило-поживало другое, весьма похожее по звучанию, слово "блудити", которое означало "блуждать" (ср. украинское "блукати"). Постепенно словом "блуд" стали определять не только экспедицию Ивана Сусанина, но и беспорядочную "блуждающую" половую жизнь. Появились слова "блудница", "блудолюбие", "блудилище" (дом разврата). Сначала оба слова существовали обособленно, но затем постепенно стали смешиваться.

Стерва

Каждый, открывший словарь Даля, может прочесть, что под стервой подразумевается… "дохлая, палая скотина", то есть, проще говоря — падаль, гниющее мясо. Вскоре словцом "стервоза" мужчины стали презрительно называть особо подлых и вредных ("с душком") шлюх. А так как вредность женщины мужчин, видимо, заводила (чисто мужское удовольствие от преодоления препятствий), то и слово "стерва", сохранив изрядную долю негатива, присвоило себе и некоторые черты "роковой женщины". Хотя о первоначальном его значении нам до сих пор напоминает гриф стервятник, питающийся падалью.

Зараза
Девушки бывают разные. Возможно, и на слово "зараза" не все обижаются, но комплиментом его уж точно не назовешь. И тем не менее, изначально это был все-таки комплимент. В первой половине XVIII века светские ухажеры постоянно "обзывали" прекрасных дам "заразами", а поэты даже фиксировали это в стихах.
А всё потому, что слово "заразить" изначально имело не только медицински-инфекционный смысл, но и было синонимом "сразить". В Новгородской Первой летописи, под 1117 годом стоит запись: "Единъ от дьякъ зараженъ былъ отъ грома". В общем, заразило так, что и поболеть не успел… Так слово "зараза" стало обозначать женские прелести, которыми те сражали (заражали) мужчин.

Кретин
Если бы мы перенеслись где-то веков на пять-шесть назад в горный район французских Альп и обратились к тамошним жителям: "Привет, кретины!", никто бы вас в пропасть за это не скинул. А чего обижаться — на местном диалекте слово cretin вполне благопристойное и переводится как… "христианин" (от искаженного франц. chretien). Так было до тех пор, пока не стали замечать, что среди альпийских кретинов частенько встречаются люди умственно отсталые с характерным зобом на шее. Позже выяснилось, что в горной местности в воде частенько наблюдается недостаток йода, в результате чего нарушается деятельность щитовидной железы, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Когда врачи стали описывать это заболевание, то решили не изобретать ничего нового, и воспользовались диалектным словом "кретин", чрезвычайно редко употреблявшимся. Так альпийские "христиане" стали "слабоумными".

Идиот
Греческое слово "идиот" первоначально не содержало даже намека на психическую болезнь. В Древней Греции оно обозначало "частное лицо", "отдельный, обособленный человек". Не секрет, что древние греки относились к общественной жизни очень ответственно и называли себя "политэс". Тех же, кто от участия в политике уклонялся (например, не ходил на голосования), называли "идиотэс" (то есть, занятыми только своими личными узкими интересами). Естественно, "идиотов" сознательные граждане не уважали, и вскоре это слово обросло новыми пренебрежительными оттенками — "ограниченный, неразвитый, невежественный человек". И уже у римлян латинское idiota значит только "неуч, невежда", откуда два шага до значения "тупица".

Болван
"Болванами" на Руси называли каменных или деревянных языческих идолов, а также сам исходный материал или заготовку — будь то камень, или дерево (ср. чешское balvan — "глыба" или сербохорватское "балван" — "бревно, брус"). Считают, что само слово пришло в славянские языки из тюркского.

Дурак
Очень долгое время слово дурак обидным не было. В документах XV–XVII вв. это слово встречается в качестве… имени. И именуются так отнюдь не холопы, а люди вполне солидные — "Князь Федор Семенович Дурак Кемский", "Князь Иван Иванович Бородатый Дурак Засекин", "московский дьяк Дурак Мишурин". С тех же времен начинаются и бесчисленные "дурацкие" фамилии — Дуров, Дураков, Дурново… А дело в том, что слово "дурак" часто использовалось в качестве второго нецерковного имени. В старые времена было популярно давать ребенку второе имя с целью обмануть злых духов — мол, что с дурака взять?

Лох
Это весьма популярное ныне словечко "лох " - два века назад было в ходу только у жителей русского севера и называли им не людей, а… рыбу. Наверное, многие слышали, как мужественно и упорно идет к месту нереста знаменитый лосось (или как его еще называют — семга). Поднимаясь против течения, он преодолевает даже крутые каменистые пороги. Понятно, что добравшись и отнерестившись рыба теряет последние силы (как говорили "облоховивается") и израненная буквально сносится вниз по течению. А там ее, естественно, ждут хитрые рыбаки и берут, как говорится, голыми руками. Постепенно это слово перешло из народного языка в жаргон бродячихторговцев — офеней (отсюда, кстати, и выражение "болтать по фене", тоесть общаться на жаргоне). "Лохом" они прозвали мужичка-крестьянина,который приезжал из деревни в город, и которого было легко надуть.


Шваль
Так как крестьяне не всегда могли обеспечить "гуманитарную помощь" бывшим оккупантам, те нередко включали в свой рацион конину, в том числе и павшую. По-французски "лошадь" — cheval (отсюда, кстати, и хорошо известное слово "шевалье" — рыцарь, всадник). Однако русские, не видевшие в поедании лошадей особого рыцарства, окрестили жалких французиков словечком "шваль", в смысле "отрепье".

Шантрапа
Не все французы добрались до Франции. Многих, взятых в плен, русские дворяне устроили к себе на службу. Для страды они, конечно, не годились, а вот как гувернеры, учителя и руководители крепостных театров пришлись кстати. Присланных на кастинг мужичков они экзаменовали и, если талантов в претенденте не видели, махали рукой и говорили "Сhantra pas" ("к пению не годен").

Подлец
А вот это слово по происхождению польское и означало всего-навсего "простой, незнатный человек". Так, известная пьеса А. Островского "На всякого мудреца довольно простоты" в польских театрах шла под названием "Записки подлеца". Соответственно, к "подлому люду" относились все не шляхтичи.

Шельма
Шельма, шельмец — слова, пришедшие в нашу речь из Германии. Немецкое schelmen означало "пройдоха, обманщик". Чаще всего так называли мошенника, выдающего себя за другого человека. В стихотворении Г. Гейне "Шельм фон Бергер" в этой роли выступает бергенский палач, который явился на светский маскарад, притворившись знатным человеком. Герцогиня, с которой он танцевал, уличила обманщика, сорвав с него маску.

Мымра"Мымра" — коми-пермяцкое слово и переводится оно как "угрюмый". Попав в русскую речь, оно стало означать прежде всего необщительного домоседа (в словаре Даля так и написано: "мымрить" - безвылазно сидеть дома"). Постепенно "мымрой" стали называть и просто нелюдимого, скучного, серого и угрюмого человека.

Сволочь
"Сволочати" — по-древнерусски то же самое, что и "сволакивать". Поэтому сволочью первоначально называли всяческий мусор, который сгребали в кучу. Это значение (среди прочих) сохранено и у Даля: "Сволочь — все, что сволочено или сволоклось в одно место: бурьян, трава и коренья, сор, сволоченный бороною с пашни". Со временем этим словом стали определять ЛЮБУЮ толпу, собравшуюся в одном месте. И уж потом им стали именовать всяческий презренный люд — алкашей, воришек, бродяг и прочие асоциальные элементы.

Подонок
Еще одно слово, которое изначально существовало исключительно во множественном числе. Иначе и быть не могло, так как "подонками" называли остатки жидкости, остававшейся на дне вместе с осадком. А так как по трактирам и кабакам частенько шлялся всякий сброд, допивающий мутные остатки алкоголя за другими посетителями, то вскоре слово "подонки" перешло на них. Возможно также, что немалую роль сыграло здесь и выражение "подонки общества", то есть, люди опустившиеся, находящиеся "на дне".

Ублюдок
Слово "гибрид", как известно, нерусское и в народный арсенал вошло довольно поздно. Гораздо позже, нежели сами гибриды - помеси разных видов животных. Вот и придумал народ для таких помесей словечки "ублюдок" и "выродок". Слова надолго в животной сфере не задержались и начали использоваться в качестве унизительного наименования байстрюков и бастардов, то есть, "помеси" дворян с простолюдинами.

Наглец
Слова "наглость", "наглый" довольно долго существовали в русском языке в значении "внезапный, стремительный, взрывчатый, запальчивый". Бытовало в Древней Руси и понятие "наглая смерть", то есть смерть не медленная, естественная, а внезапная, насильственная. В церковном произведении XI века "Четьи Минеи" есть такие строки: "Мьчаша кони нагло", "Реки потопят я нагло" (нагло, то есть, быстро).

Пошляк
"Пошлость" — слово исконно русское, которое коренится в глаголе "пошли". До XVII века оно употреблялось в более чем благопристойном значении и означало все привычное, традиционное, совершаемое по обычаю, то, что ПОШЛО исстари. Однако в конце XVII — начале XVIII веков начались Петровские реформы, прорубка окна в Европу и борьба со всеми древними "пошлыми" обычаями. Слово "пошлый" стало на глазах терять уважение и теперь всё больше значило - "отсталый", "постылый", "некультурный", "простоватый".

Мерзавец
Этимология "мерзавца" восходит к слову "мерзлый". Холод даже для северных народов никаких приятных ассоциаций не вызывает, поэтому "мерзавцем" стали называть холодного, бесчувственного, равнодушного, черствого, бесчеловечного… в общем крайне (до дрожи!) неприятного субъекта. Слово "мразь", кстати, родом оттуда же. Как и популярные ныне "отморозки".

Негодяй
То, что это человек к чему-то не годный, в общем-то, понятно… Но в XIX веке, когда в России ввели рекрутский набор, это слово не было оскорблением. Так называли людей, не годных к строевой службе. То есть, раз не служил в армии — значит негодяй!

Чмо
"Чмарить", "чмырить", если верить Далю, изначально обозначало "чахнуть", "пребывать в нужде", "прозябать". Постепенно этот глагол родил имя существительное, определяющее жалкого человека, находящегося в униженном угнетенном состоянии. В тюремном мире, склонном ко всякого рода тайным шифрам, слово "ЧМО" стали рассматривать, как аббревиатуру определения "Человек, Морально Опустившийся", что, впрочем, совершенно недалеко от изначального смысла.

Жлоб
Есть теория, что сперва "жлобами" прозвали тех, кто пил жадно, захлебываясь. Так или иначе, но первое достоверно известное значение этого слова — "жадина, скупердяй". Да и сейчас выражение "Не жлобись!" означает "Не жадничай!".

(с сайта genom точка ру)

Очень интересная тема!!
Мерси, Жени!!