Цитата(bjork @ 13.6.2012, 17:32)
Мне тоже самое сниться с детства периодически всю жизнь.. цунами высотой с километр и я пытаюсь убежать вглубь суши, в гору или забраться на многоэтажное здание на крышу
Мне снилось, что наступил Конец света, а у меня появилась девушка.
Точнее - сначала появилась, а потом наступил. А еще точнее - появилась не у меня, а у лирической героини сна, которая отождествлялась со мной далеко не о все моменты, а порой я даже видела ее со стороны - не мое лицо, не мое тело. Появлению девушки предшествовала какая-то невнятная сновая сумятица, отпечатка в памяти почти не оставившая, а самому моменту оспутствовали тоже не совсем внятные, обрывочные картинки... Будто бы пригородный автобус, будто бы конечная остановка... Маленький поселок городского типа, казавшийся бы раем земным, если бы не всеобщий хаос и запустение... Она на остановке - маленькая, почти прозрачная, с гривой каштановых волос, по объему в два раза шире ее самой, вьющейся мелким бесом, с острым носиком, нежными глазами и - как выяснится потом - очень храбрая. Что было дальше - теряется в тумане, но - дожна вас разочаровать - постельных сцен не было, даже в проекте, это я помню
Даже всяческих телячьх нежностей не было, так что со стороны все это больше походило на дружбу, а изнутри были натянуты очень важные и тонкие струнки. Как говорил Сэм Скромби: "Если вы понимаете, о чем я толкую" (с). А потом было море. Наше, вполне Балтийское, сизое и сердитое, любимое до боли. Привычный пейзаж - пляж, обрывчик, на обрывчике - не таком высоком, как в Светлогорске, скорее, как в Куликово, даже изгиб берега похожий, только ветряков не было - так вот, на обрывчике очень высокое и довольно узкое здание - вылитая башня, но несомненно современной постройки, вмещающая кучу маленьких кафешек, каких-то кинозалов и прочей развлекательной дребедени. Я стою на площадке возле нее, на самом краю обрыва с кем-то, кто то ли брат, то ли друг, то ли то и другое сразу. Он закрывает меня от ветра, лица я не вижу, знаю только, что высокий, надежный и плечо крепкое. Я смотрю на море, он смотрит куда-то в сторону и говорит - "Гляди, разве ты ничего не видишь?". И точно - при взгляде на небо понимаешь, что происходит что-то страшное - и - необратимое. Над нами и вправо, примерно две трети, небо совсем нормального цвета, этакая линялая летняя лазурь, что особенно страшно смотрится в сочетании с последней третью небосвода, приходящейся над морем и левой частью берега. Это все очень сложно описать, не представляете, как я мучаюсь от собственного косноязычия, но постарайтесь представить - не как мучаюсь, а как это все выглядело, - кто знает...
Та, левая треть неба казалась разорванной по вертикали на две неровные половинки, из которых бОльшая была - нет, не черной, это было бы слишком мультяшно и потому не страшно, - она была темно-темно-фиолетовой, сизой, непроглядной, не такой, как грозовые тучи - клокочущей, перекатывающейся и комкастой, а совершенно однородной, как стекло, как бетон, как ... не знаю, что. Это было жутко. Вторая же, меньшая половинка светилась неестественным каким-то ослепительно белым огнем - не светом. Это не могло быть солнце - не светит оно так, да и не место там солнцу. Это был сплошной неземной свет, словно прорвавшийся с изнанки мира. И на фоне всего этого из-за горизонта вставала черно-блистающая, одновременно и совершенно темная, и освещенная до предела, - стена. Стена воды. Сначала она не показалась мне особенно высокой, потом же до меня дошло, что она у самого горизонта - и уже такая. А главное - оно очень, очень бысро приближалась.
Все куда-то понеслись, с визгом, разбрасывая вещи, падая, вскакивая... Мой же друг сказал - в башню! - и я поняла, что это правда единственный выход. Башня была непомерно высокая, на самом деле таких у моря не бывает, она была как нью-йоркский небоскреб. И моя подруга была там. А я тут. И я побежала. Я ворвалась в эту чертову башню (будь они неладны, эти ваши архетипы!), расталкивая валящих в обе стороны людей, неслась наверх - и на каком-то из последних этажей - или вернее, между ними, на лестнице, забитой паникующим народом, мы нашлись. Нас пытались разорвать потоки испуганной биомассы, но мы держались крепко. А потом мы оказались на верхней смотровой площадке - и все кончилось. Сияло солнце, слишком, пожалуй, ослепительное. Синело небо - как покрашенная "Тиккурилой" стенка, вода сверкала как все сокровища гномов. Только была она почти вровень с большими окнами, и я знала, что так теперь везде. На этой планете теперь очень много воды и очень мало людей, облепивших, как муравьи, такие островки, как наш - верхушки небоскребов, телевышки, горные пики... Но все это было где-то, а здесь... По сверкающей чуть рябящей водичке плавал, толкаясь, человеческий мусор - зонтики от пляжных кафешек, пластиковые стулья, отромные яркие мячи от детских площадок, не говоря о всякой фигне помельче. Трупы, к счастью, не плавали. Видимо, щадя мою нежную детскую психику, они услужливо по-быстрому затонули. А может - испарились, кто их, эти концы света, знает! Как нечто само собой разумеющееся появилась маленькая белая лодочка, из тех, что дают на прокат на озерах, но никак не на море. Мы сели в нее прямо из распахнутого окна и поплыли, лавируя между пластиковыми будками-хотдожницами и шезлонгами... Нам было хорошо. Вокруг только что умерло пару-тройку миллиардов людей, всё наследие тысячелетней цивилизации пошло коту под хвост, а нам было хорошо. Мы приладили над лодкой один из зонтиков и плыли по ставшей такой просторной земле - ну, то есть воде, разумеется.
Изредка, по мере надобности, приставали к островкам былого великолепия, пополняли запасы и снова плыли, и ее волосы золотились под солнцем. Не знаю, сколько это продолжалось, но однажды на одном из осровков меня встретил он - идеализированный и далекий от реальности, поэтому можно не заморачиваться на его имени, благо его у него никогда толком и не было. Он сказал, что искал меня среди этого светопреставления все это время, он сказал, что наконец нашел меня, он сказал, что хочет, чтобы я пошла с ним, он много еще чего сказал. А она все это время сидела в лодке и - не мешала мне принять решение, хотя я чувствовала, что ей очень, очень больно. Мне же и инстинкт самосохранения, и здравомыслие, и почки с селезенками кричали, что надо развернуться, вернуться в лодку и отчалить поскорее, может всплакнуть ночью - но потом, потом, а сначала уплыть отсюда, не слушать, не слышать, не смотреть... Вспомнить о той, что никогда не сделала тебе ничего плохого, а только наоборот, в чьих глазах всегда плескались целые озера понимания, чего я не найду там, в тех... Я схватилась за голову руками, заткнула уши, чтоб не слышать этих внутренних голосов, чтоб дать себе миг передышки... Я решилась, я сделала выбор, я даже открыла рот, чтобы сказать ему резкое и категоричное. А потом я осталась. С ним. И, кажется, даже не оглянулась.